Летопись вечной 
                                           мерзлоты
                                                  
                                    

                                       Аналес де конхеласьон 
                                                  перпетуа 
 

                                                    хроман

  «Смешно видеть, как многие люди уже начертили карты земли, хотя никто из них даже не  может правильно объяснить очертания земли. Они изображают Океан, обтекающим землю, которая кругла, словно вычерчена циркулем или выточена на токарном станке»…

   (Геродот, пятый век до нашей эры)

    Мужики там злыя – топорами бьются,  

   Топорами бьются, досмерти дерутся…

      (Песня)

 
     Когда Дух Господний витал над просторами будущей России, вдруг вымолвил крепкое слово, и тут же загрустил надолго, не понимая, откуда - и то, и другая...

Архей

   1. В основе мироздания, говорят, лежит одно слово.  только О внушала ОктябрюФевраль Звучное, должно быть…

   Первое слово Гены было, может, и скромней, но тоже славное.

   «Щи!» - блеснуло нежданно и отчетливо, как золотая крупинка, в слабеньких водах младенчески-невнятного  речевого родника.

   Они-то, эти  «щи», и сотворили, пожалуй, Генину вселенную. Прежний хаос с  космическими помехами, вроде лепета, агуканья, попукиванья, не шел, разумеется, в счет. А в «щах» угадывалось осмысленное волеизъявление.        

  - Голубь мой! – растрогалась бабушка Морошка, - Сейчас разогрею. Кто ж еще сироте щей-то подаст?!

   Впоследствии Гена сомневался, верно ли  расслышала бабушка, - огорчала немудреность первого слова. Однако собственная память зыбка, особенно в колыбели.  Приходится, как ни крути, верить ближним. 

   2. Хоть и с долей скепсиса, а полагаемся же мы на современников по геологической эпохе - Нестора-летописца или Геродота Галикарнассца. 

   Конечно, каждый волен принимать или нет «отца истории»,  когда тот сообщает, как в некоей стране женщины мочатся стоя, а мужчины сидя, и непременно испражняются дома, а едят на улице, говоря, что непристойное следует делать скрытно. 

   Иной раз приятно ощутить превосходство нынешнего знания, читая, что Азия, мол, обитаема вплоть до Индии, а далее сплошная жуткая пустыня, - это в Китае, надо полагать. Впрочем, кто знает, не проживал ли тогда Конфуций с остальными малочисленными китайцами в каком-нибудь соседнем измерении…

   Зато с унынием, отказываясь верить, узнаешь, что наши исконные волго-донские земли населяли в те времена  лысые аргиппеи и невры, которые огораживали дома частоколом с отрубленными человеческими головами.  А исседоны, обитавшие к востоку от Урала, отличались странным даже в ту пору обычаем закусывать  усопшим на его же поминках.  Правда, до чистого каннибализма не доходило - покойника готовили с говядиной… 

   Чем дальше на северо-восток, тем больше вздора. Историк, конечно, не видал лосей, поскольку заявляет – мол, у тамошнего скота от невыносимой стужи не растут рога.

   Вопреки теории эволюции, или, напротив, подтверждая, появляются из каких-то дебрей одноглазые аримаспы, стаи грифонов, стерегущие изумруды, некие козлоногие, спящие полгода напролет, да еще гипербореи, настолько таинственные, что в их существовании Геродот и сам сомневается.  

    Куда лучше он исследовал жизнь причерноморских скифов, за что получил от Плутарха прозвище – «злонравный филоварвар».

   Ведущие свой род прямо от Зевса,  «зевсорожденные» скифы  упорно избегали чужеземных обычаев. Без раздумий убивали собрата, если тот устраивал, подсмотрев у эллинов, к  примеру, оргию. Поскольку оргия помимо прочего означала меру длины, около метра восьмидесяти, то на разнузданных пиршествах поклонялись, говорят, члену именно такой высоты, и это, вероятно, как-то особенно задевало правоверных скифов.  

   Убив отступника, они обязательно пили его кровь. Затем, вспоров кожу за ушами, одним рывком вытряхивали голый череп, а скальп очищали бычьим ребром и разминали кулаками, чтобы использовать как полотенце. Мылись в войлочной юрте, бросая на раскаленные камни коноплю, дурея и вопя от удовольствия. Без всякой меры пили неразбавленное вино.

   Знаясь со скифами по торговым делам, спартанский царь Клеомен,  быстро перенял эту  привычку, и вскоре натурально спятил – увеличил число полноправных граждан в своем государстве, списал всем долги и упразднил посты наблюдателей-эфоров, высших должностных лиц. А воины его с тех пор говорили, выпивая: «Наливай-ка, брат, по-скифски!» 

   Наверное, наш поэт не без оснований возгласил –  «да, - скифы мы, да, - азиаты мы - с раскосыми и жадными глазами!» И далее про «душный, смертный плоти запах», которая нам дорога и вкусом, и цветом… «Виновны ль мы, - спрашивает он, - коль хрустнет ваш скелет в тяжелых нежных наших лапах?»   

   И ответ подразумевается – конечно, нет - при такой наследственности от аргиппеев и невров до скифов…

 3.И прежние, и нынешние честные писатели слов, иначе логографы, куда больше желают заинтересовать читателя, нежели стремятся к истине.

   Вся наша жизнь, по сути, состоит из чьих-то повествований и преданий, соображений да суждений. Потому и выглядит подчас нелепой сумятицей.        

   Если доверчиво сложить в некое повествование все радио - и телерассказы о мире  за последние хотя бы пятьдесят лет, картина предстанет до оторопи ужасающая – где же это мы проживаем?

   Недавно в центре Рима раскопали  логово волчицы, опекавшей якобы Ромула с Ремом. Кто-то из них, а, скорее всего сама кормилица, оставил, видимо, послание потомству, черным по белому, – мол, в этой норе подрастали основатели Вечного города. Или было откровение папе?

   Да и собственные наблюдения недорого стоят, когда прикрыты очи духовные. Положим, многое успел различить своими глазами, но правда ли это – сложно судить. Такое множество разновидностей одного предмета или события, в зависимости от того, с какой стороны поглядеть.

   Говорят, наши легенды порождают реальность следующего за нами во времени мира. Но и мы идем за некоторым…

   Ах, человеческая жизнь! Вопрос чистой веры, по которой и обещано загробное воздаяние. А витие слов – лишь тщетная попытка соорудить утлый ковчег с надеждой спастись в водах забвения. 

   Следует признаться вслед  за  Геродотом  –  здесь записано со слуха то, что рассказывают многие, если не все. За истинность, однако, не стоит голову класть, будь то известный случай с Петром Великим в подмосковном амбаре, где он вроде бы нашел послуживший рождению русского флота баркас, или вселенский потоп и закон всемирного тяготения, или, наконец, геологические эпохи, начиная с архея, который, как убеждают, длился целый миллиард безжизненных лет, когда в чреве планеты вызревало ядро, и жизни-то на земле еще не было, однако некий дух уже витал будто бы над водами.

    Есть куда более подходящее название для всего земного времени – криптозой, то есть скрытая жизнь. Ведь и по сей день вокруг нас слабо познаваемая, кромешная Тайна, близкая по смыслу самого слова воровству и злодейству…   

   4. Геродот и знать не знал, что в мире существует вечная мерзлота, над которой угораздило родиться Гену - точно к трехсотлетию вхождения Якутии в Россию. Впрочем, не ясно, кто подписывал это соглашение, особенно с якутской стороны…  

   У каждого свой архей. Об этой самой древней эре земли мало чего известно. Ну, примитивные  органические формы, следы которых сохранились в виде известняков и рассеянного графита. Так и о младенчестве Гены немного сведений. 

   В колыбели тянулась для него бесконечность. И нечто витало над бездной, и не был еще, как следует, отделен свет от тьмы – только-только начинало брезжить, лишь проступали неясные в сумерках тени. Говоря словами Писания, создавались твердь и воды, а собрания вод становились морями. Само пространство вокруг постоянно менялось – то выпирали горы, то отворялись глубочайшие провалы. Гена ощущал себя и сжатой точкой, и безмерностью. И зрело что-то внутри, вроде ядра, впитывая окружающее.  

   Якобы еще в утробе дитя внимает звукам извне. Они накапливаются, подобно осадочным породам, откуда посильно извлечь со временем полезные ископаемые.   

   В путешествии по архею Гену сопровождал голос бабушки Морошки. Она избегала мрачных колыбельных-баюкалок про серенького, например, волчка, который того и гляди ухватит за бочок.  Полагая, что глупо  с младенчества забивать голову небылицами, рассказывала жизненные истории - о гибели Содома и Гоморры, об Ионе в чреве кита, о Великом потопе, о скрижалях завета, о предках и соседях. И, несмотря  на трагичность,  мир  у нее получался стройным, сияющим, будто золотым, с радугой в небесах.     

   Она старалась никого не хулить, извлекая из того же корня хвалу. Правда, без излишнего преклонения, что тоже может привести к болезненной кривизне. Всяческую брань отрицала.

   Когда Морошка решала, что слишком многое поведала, и пора  отдохнуть, приговаривала: «Спи, мое счастье, спи, моя радость!» И Гена засыпал, точно по щелчку гипнотизера, чувствуя, как, обволакивая теплотой, отделяется золотой свет от тьмы.

   Говорят, у бабушки был дар внушения. Когда-то она училась на медика, хотя ее быстро отчислили из-за «духовного происхождения», потому что из семьи сельского попа. Отца Михаила арестовали, а вскоре расстреляли по приговору «третейского» суда как японского шпиона близ города с многообещающим названием Благовещенск. Последний раз бабушка вдруг увидела его в киножурнале о лагерной самодеятельности. Он пел неожиданным басом, и голос, казалось, доносился уже с того света - «Когда еще я не пил слез из чаши бытия, зачем тогда в венке из роз к теням не отбыл я?»

   До пенсии бабушка, где только не работала, но всюду бухгалтером. С ее днем рождения совпадало лишь одно известное историческое событие –  пятью годами раньше умер Фридрих Энгельс. Поэтому, вероятно, из чувства неловкости бабушка никогда не отмечала свое явление в этот мир, а потом и вовсе забыла, когда это случилось. 

  Седая, едва побольше очень крупной полярной совы, она не утратила, общаясь с цифрами, бодрости и живости. Более того, обрела некоторую мудрость, поняв, что государство очень печется о народе, а именно о самой важной стороне его жизни - загробной, поскольку всем  великомученикам прямая торная дорога в Царствие небесное. «Для русского человека государство – хозяин и господин,  -  рассудила она, - Многое в нем  заключено. Помимо «суда» и «удара»,  еще и «дар». Всю жизнь ожидаем, а получаем уж посмертно»…

   «Ах, все несчастные в этом золотом мире», - часто вздыхала она.   

   И хоть Гена не разбирался еще в своих чувствах, заранее всех жалел и любил.        

   Бабушка называла его уменьшительно Вариком  - от полного Генварь.  

   Его родители, такова легенда, мечтали о дюжине детишек, думая дать всем, невзирая на лица, имена круглого года, но дело не пошло дальше Января, или на старинный лад Генваря, - под самый  новый год они пропали в тайге. Такое бывает близ поселений на вечной мерзлоте. Если говорить о причинах, то их много – медведи-шатуны, беглые каторжники, местные духи в виде бурундуков. Могли, кстати, бесследно ухнуть в прореху  от  Тунгусского метеорита. Так или иначе, а люди время от времени у нас  исчезают, будто и не было. 

   Остались у Гены  за папу с мамой - бабушка Морошка и старший брат отца дядя Петро.

    «Где они теперь?» –  вспоминала бабушка настоящих. Не могла решить для  себя,  в каком месте пребывают души ее близких и вообще всех почивших задолго до Страшного суда. Представляла громадный зал ожидания, вроде вокзального, и тревожилась, не слишком ли там маетно и тоскливо. Скорей бы уж судили и определили, куда положено. Впрочем, сказано было на кресте раскаявшемуся разбойнику - «нынче уже будешь со мною в раю».  Но шесть тысяч лет минуло от сотворения мира, а так ничего толком в нем и не поняли…

   А вообще-то, коли скучно, перелистните пару страниц, - может, там интересней…..

   5.Как-то, услыхав притчи у колыбели, дядя Петро сильно огорчился: «Чем же ты ему голову забиваешь? Сказки сказками, мама, а у тебя дезинформация! Сама знаешь, что Земле около шести миллиардов лет. Понимаешь разницу? Цифра-то шесть, но с девятью нулями!»

   «Ах, голубь мой, кто ж с этим спорит? –  согласилась бабушка, - Жуть, сколько времени скопилось. Другое дело, зачем нам столько нулей, если висят на шее тяжелыми цепями, без всякого обеспечения»…

   «О чем это?» - не понял дядя Петро.     

   «Всему должно быть обеспечение, - пояснила бабушка, - Бумажным деньгам требуется золото, а времени – вера. Когда чего не хватает, все обесценивается, и нули идут под сокращение. Вчера был у тебя миллиард, а сегодня – тысяча». 

   «Эко повернула-то, –  удивился дядя Петро и задумался, невольно увязывая дни творения с геологическими эпохами, -  В архее, к примеру, была создана твердь земная. В протерозое выпестовались первые бактерии и водоросли, а в палеозое - деревья. И был вечер, и было утро, день четвертый. В мезозое сформировал пресмыкающихся, ящеров и птиц – душу живую. Плодитесь и размножайтесь, сказал Он, и плавайте в морях. И вот настал день шестой по имени Кайнозой, в который сотворены были все звери и человек – мужчина и женщина. И теперь обозревает Он создание свое, думая, так  ли все хорошо, как виделось в начале. В целом никаких противоречий, - и спохватился, - Однако отроку нужны положительные знания!  Вот закончу отчет, расскажу о теории эволюции Дарвина. От нее, помню с института, сладко спишь».  

   Дядя Петро с юных лет хотел стать разведчиком, да уродился для этого дела излишне приметным - вылитый русский богатырь. К тому же, несмотря на могучие рамена, как  величала бабушка Морошка плечи, и такие же чресла, то есть зад, что создавало облик прямого дуба в три обхвата, был чувствительным и ранимым растением. С виду, действительно, - дуб дубом. А как приглядишься – более тонкая порода, вроде ясеня или тополя. Мог и прослезиться над чьей-нибудь незадачливой жизнью – лёгкие, как тополиный пух, лились слёзы. И уважал всех старших без разбору. Это почтение, как и курение «Беломора», выработалось в нём со времён службы на Беломорском флоте.

   Треть года проводил он в поле. Однако не пахал, не боронил и не сеял. Редкостойная тайга в долинах горных рек  называлась полем, видимо, романтически, в память, вероятно, о старинных предках-землепашцах из племени «полян».

   Любя каждую частицу этого поля, дядя Петро ощущал его, пожалуй, физически, буквально телесно, как свободную материю со всеми ее бесконечными волнующими свойствами. И собирал-таки летом  кое-какой урожай, а зимой пропадал в камералке, где составлял секретные отчеты о поведении золотых жил, о рассыпном и рудном золоте. Все же разведчик, хотя бы геологический.

   «Не в людях человек,  - думала о нем бабушка словами Мамина-Сибиряка, с горечью и недоумением, как о добровольно ушедшем на неправедную войну, - В поле тяготения ветра ищет»…    

   Не по душе ей было проникновение в земные недра, а полезные ископаемые, особенно золото, считала бесовской приманкой. Конечно, сказано – «обладайте ею», то есть землей.  Но зачем же грабеж да насилие? Создан человек  соработником, а стал захребетником. И земля в обмен на один золотник  забирает пуд человеческих костей. Подумать страшно, сколько за тонну!

   Дядя Петро об этом и не думал. Время  он измерял эрами, и счет вел не от рождества Христова и даже не от библейского сотворения мира, но точно с архея. С нежной грустью вспоминал палеозойских трилобитов и брахиоподов, а какие-нибудь брюхоногие и плезиозавры были для него как близкие родственники.  

   Естественный отбор и закон Долло, толкующий о необратимости эволюции, почитал, словно скрижали завета.

   «Организм не может вернуться, хотя бы частично, к прежнему состоянию, которое пройдено  его предками, - доверительно говорил Гене, -  То есть мы с тобой никогда  уже не станем брюхоногими или обезьянами, потому что из-за влияния окружающей среды накопили много полезных отклонений. Однако, представь себе, у нас все-таки есть возможность переродиться совсем в другой вид. Великий дедушка Мичурин открыл пути направленного изменения растений и животных, а его последователь Лысенко взялся совершенствовать наследственность, что бы улучшить природу существ. И сейчас, в четвертичном периоде голоцена, начавшемся вслед за последним оледенением, мы без задержек свершим прыжок через эпохи»… 

    Гена слушал, тараща глаза. Лишь когда зашла речь о заклеймившем генетику Лысенко, начал тревожно, как маленький мопед, берущий горку, пукать.

   «Все понимает! – умилился дядя Петро и позвал бабушку, - У Варика вулканизм! Вздутие живота! То ли от щей, то ли от Лысенко»…