Честно сказать, не знал, куда добавить этот текст о Федоре Сологубе. Вот так пока сюда, к художникам, и угодил...

Предисловие к роману Федора Сологуба «Капли крови»

Федор Сологуб — страдающий домовой русской литературы. Или он леший не в своей, как говорится, тарелке? Так и слышишь печальные его стоны. То в сенях, то за печкой, то в подполе. Зла-то он, конечно, не причинит. Да какую тоску наводит!
Мастер тоски! Точнее — народный умелец.

Серый, пасмурный да ненастный Сологуб. Осенний — круглый год. И это еще мягко сказано.

Смерть царствует в прозе Сологуба. На пороге стоит. Желанный выход из нашего нелепого, дикого мира — смерть.

Правда, вокруг-то — оборотни, зеленые лица, желтые клыки. Злобные взгляды, язвительные речи. Маленькие оловянные глазки и кривые в большинстве своем ноги.
Свирепые сатанинские хари. Шустрые недотыкомки.

Вот так мирок! Прочь из него и скорее — мочи нет крест нести.

И трезвая рождается мысль. О, Господи, да ведь живем в аду — не иначе! Куда ни глянь, — сокрытые демоны. И долгий-долгий век страдают наши грешные души, дожидаясь переселения в лучший мир.

Да, содрогнешься, пожалуй, читая Федора Сологуба...

Но вдруг проскользнет в его зловещей, мрачной и вроде бы натуральной реальности некая декоративность. Точно — что-то театральное. Даже будто бы подмостки, кулисы, грим... Сейчас закроется занавес, и сердце успокоится.

Похоже, что все это игра. Театр ужаса?

Нет, не то чтобы отважный Сологуб задался игривой целью насмерть испугать читателя, — ему и самому страшно до дрожи. Как ребенку, слушающему на ночь жуткую сказку про ведьм, упырей и покойников. Страшно, а хочется еще! Еще страшней — до обмирания сердца.

Создавая новую чудовищную реальность, адский мир, Сологуб, похоже, одолевает врожденный страх перед жизнью.

В его творчестве — гипербола зла. Сологуб добивается кристаллического выпадения зла в осадок. И смелее глядит окрест — упорхнул сладкий сновидческий ужас, душе легче, страх пережит.

Осталось лишь чучело страха. Мумифицировался ужас.

«Хоть бы еще походить по этой земле», — молвил, говорят, писатель перед смертью.

Значит, и ад нам мил! Больно с ним расставаться.

Но каково же тогда в раю?!

Странно и кажется необъяснимым, но на рубеже веков в России, независимо от социального устройства, наступает роковое смутное время. Войны. Казни. Революции. Бунты.

И ободряются в такую пору мистические воззрения, оккультные науки. Все пытаются заглянуть за некую ирреальную черту.

Страшно жить в смутное время. И хочется страх преодолеть.

Почитайте Федора Сологуба. В его страшных «сказках», как водится, и ложь, и намек, и урок.

А бытие его в этом мире пришлось на очень смутное время — с 1863 по 1927 годы.

* * *
Окончив Учительский институт, Федор Сологуб двадцать пять лет прослужил в уездных, а затем и в петербургской школах. Недаром герои большинства его произведений — романов и рассказов — учителя.

Современному читателю наиболее, пожалуй, известен господин Передонов из «Мелкого беса» — романа, принесшего в свое время громкую славу Федору Сологубу и несколько раз издававшегося в советский период. Имя Передонова, «передоновщина» стали понятием нарицательным, определяющим все косное, человеконенавистническое.
Советское литературоведение последовательно и непременно относило это понятие только к социальной области, имея в виду очередной показ «свинцовых мерзостей жизни» дореволюционной России.

Но в целом такая трактовка творчества Федора Сологуба, как, впрочем, и любого большого художника, крайне однобока. Настоящий писатель всегда не помещается в рамки каких бы то ни было «измов» — будь то критический реализм, символизм или соцреализм.

Сологуб, много размышлявший о смерти, верил, что человек в ином мире, после смерти, проходит ряд превращений по ступеням, восходящим к искомому совершенству. То есть идеи реанкарнации, метемпсихоза не были чужды миросозерцанию, философским воззрениям писателя. Интересно именно с этих позиций взглянуть на героев произведений Сологуба.

В романе «Капли крови» («Навьи чары»), публикуемом впервые за последние
семьдесят лет, появляется еще один учитель — педагог, поэт и «маг» — Триродов.

Литературоведческая традиция считает Триродова эдаким анти-Передоновым.
 «В его писаниях, — замечал Корней Чуковский о Федоре Сологубе, — вечная, в сущности, схватка Триродова и Передонова, этих двух мировых начал, единственных, которые известны ему, — и странно следить, с каким однообразием во всех своих драмах, трагедиях, притчах, новеллах, стихах, рассказах, статьях и сказках, на тысяче арен под тысячью личин, Сологуб изображает все тот же, все тот же турнир, все тех же непримиримых противников».

Это, бесспорно, тонкое наблюдение, к которому, правда, хочется еще кое-что присовокупить. Вполне вероятно, что эти «турнирные бойцы» — Передонов и Триродов — есть по сути дела, по глобальному замыслу Сологуба, одно лицо, одна душа, прошедшая ряд превращений — медленно, мучительно, от воплощения к воплощению, движущаяся к некоему идеалу, к божественной сути.

Сама фамилия Триродов указывает на число этих воплощений. То есть это как бы третье рождение, третье воплощение души Передонова на грешной нашей земле. И тут очевиден поступательный процесс. Душа воспитывается, изживая зло! Может быть, именно такова основная идея всего творчества Федора Сологуба.

Не социальные преобразования, не бунты, восстания и революции принесут миру спасение и счастье, но трудная, долгая работа души — революция духа, подготовленная тысячелетиями человеческих жизней.

Как тут не вспомнить иначе выраженные, но чрезвычайно близкие по сути идеи Льва Толстого и Николая Бердяева о насильственном осчастливливании человечества, которое всегда порождает лишь большее зло.

Опираясь на горький опыт нашей страны, пожалуй, можно сказать, что социальные революции, какие бы светлые идеалы они ни имели, лишь тормозят процесс воспитания души, процесс ее духовного развития — для нее губительно любое насилие во имя любых самых прекрасных целей.

1917 год в нашей стране сломал очень многое. Прервалась, осталась незавершенной творческая жизнь Федора Сологуба — после октябрьского переворота писатель практически не создал ничего равноценного ранее написанным произведениям.

Таким образом, Триродов из «Капель крови» является как бы последним воплощением души интеллигентного русского человека. И весьма символично, что из России волею Сологуба он переносится на Балеарские острова — не предвидение ли это исхода русских людей со своей родины? В пору формирования нового советского человека триродовы оказались никчемным материалом, хламом, который строители новой жизни выбрасывали «за борт».
Сам же Федор Сологуб еще десять лет нес свой крест, с удивлением взирая на метаморфозы общественной жизни.


* * *
И в заключение этого небольшого вступления к книге читателю, возможно, будет интересно узнать о впечатлении, которое Федор Сологуб производил на своих современников.

«Сидит мешковато на кресле, нога на ногу, слегка потирает маленькие, очень белые руки. Лысая голова, темя слегка заостренное, крышей, вокруг лысины — седина. Лицо чуть мучнистое, чуть одутловатое. На левой щеке, возле носа с легкой горбинкой, — большая белая бородавка. Рыжевато-седая борода клином, небольшая, и рыжевато-седые, висящие вниз усы. Пенсне на тонком шнурке, над переносицей складка, глаза полузакрыты. Когда Сологуб их открывает, их выражение можно бы передать вопросом: «А вы все еще существуете?» (Владислав Ходасевич, 1908 год).

«Федор Навьич Сологуб, ныне славою несомый». (Надпись под шаржем, 1907 год).

«Из первых прочитанных книг совершенно исключительное впечатление произвели «Робинзон», «Король Лир» и «Дон Кихот». Не только они были прочитаны множество раз, но буквально изучены, строка за строкою, а пьеса разыграна, конечно, одним действующим лицом. Можно сказать без преувеличения, что эти три книги были для Сологуба своего рода Евангелием». (Из воспоминаний А.Чеботаревской, жены
писателя).

«Сологуб кощунствовал и славословил, проклинал и благословлял, воспевал грех и святость, был жесток и добр, призывал смерть и наслаждался жизнью. Ничто у него ничем не вытеснялось, противоречия в нем уживались мирно, потому что самая наличность их была частью его мировоззрения». (Владислав Ходасевич).

«Удивительно талантливый поэт». (Максим Горький).

«Его жалящие пародии на духовенство и власть были широко распространены в Петербурге». (Андрей Белый).

«Законный преемник Гоголя». Рассказы Сологуба «должны быть оценены по
справедливости». (Александр Блок).

«Как-то раз Сологуб сказал мне:
— Я знаю точно, от чего умру. Я умру от декабрита.
— Что это такое?
— Декабрит — это болезнь, от которой умирают в декабре...
И правда, он накликал на себя свой «декабрит»: в декабре двадцать седьмого года, прикованный к постели одышкою, в темном углу, за шкафом, он едва слышно выговаривает по слову...
— О, если бы немного полегче вздохнуть! — выдавливает он с мукой.
Глаза его потеряли всю стеклянную трезвость и горят, сарказм исчез, жизнь, жизнь трепетала в его тоске о легком дыхании. Он спорил, отчаянно, исступленно спорил с могилой. Страх смерти заслонил былой страх жизни, и, приближаясь к могиле, он словно оживал, и уже лицо его не напоминало адамовой головы, и ничего нельзя было в нем увидеть, кроме надежды, — быть, быть, быть!» (Константин Федин).

«Всей своей прозой Сологуб круто сворачивает с наезженных путей натурализма — бытового, языкового, психологического. И в стилистических исканиях новейшей русской прозы, в ее борьбе с традициями натурализма, в ее попытках перекинуть какой-то мостик на Запад — во всем этом, если вглядеться внимательно, мы увидим тень Сологуба. С Сологуба начинается новая глава русской прозы... Жестокое время сотрет многих, но Сологуб — в русской литературе останется». (Евгений Замятин, 1924 год).