К Н И Г И, КАРТИНЫ, РИСУНКИ, ИЛЛЮСТРАЦИИ, ФОТОГРАФИИ
Александр ДОРОФЕЕВ - проза и живопись  
 
  Посланники 19.04.2024 20:44 (UTC)
   
 


             Посланники
          2015 год- издательство Сретенского монастыря
 
 
                                  Часть первая
                                  Учитель
                                       1
 
Накануне
   Пятого числа месяца сивана город мира Иерусалим готовился к древнему празднику нового урожая. Приходился он точно на пятидесятый день от весеннего полнолуния, да так и назывался – Пятидесятница.
   Множество паломников со всех концов света,  из Египта и Рима, Персии и Ливии, с острова Крит и плодородной Месопотамии, из аравийских пустынь и даже с берегов далекого Черного моря, заполнили город. 
   Казалось, ни в домах, украшенных зелеными ветвями, ни на улицах и площадях не осталось уже места. Разноязыкий, разноголосый  шум выплескивался за городские стены. Но все новые и новые странники подходили к воротам. 
  Обыкновенно человек не задумывается, насколько чудесен этот мир. Конечно, хлопот предостаточно. И хлеб свой в поте лица приходится добывать. Но в этот предпраздничный день невольно увидишь, какая вокруг красота, какое блаженство.
   Солнце покидало подножие Елеонской горы. На каменистую дорогу выползли стройные тени пирамидальных тополей и финиковых пальм. Цветы тамариска, белые крокусы и красные анемоны обретали один лиловый оттенок. 
   Медленно ступали, таща повозки,  волы, прибранные к празднику, будто женихи, – рога их позолочены, а на тяжелых головах оливковые венки. 
   Приплясывали музыканты, играя на двойных тростниковых свирелях. Переливчатые трели устремлялись к небу, так что и птицы откликались. 
   Улетучивалась всякая усталость. И сердце веселилось. И раздавались песни, славящие, благодарящие Господа, давшего и в этом году множество плодов. 
  С юга, запада, севера и востока спешили паломники взойти на холмы городские. И сразу направлялись к Храмовой горе. 
   Перед храмом доставали из повозок большие корзины с дарами, поднимали на плечи. В корзинах были пшеничные хлеба и снопы ячменя, виноград и финики, инжир, гранаты, маслины и оливковое масло, вино и мед. Куда больше, чем те семь плодов, что обещал когда-то человеку Господь. С молитвой передавали корзины встречавшим  священникам. 
  Солнце уже сошло на край земли и  проникало в город последними лучами через Яфские ворота. По улицам живо пробежал короткий вечер, и ступила ночь. 
  Явственней запахло цветами, фруктами, пряными травами. И все уютно обволакивал, как сон, древесный дым от жаровен. 
   Почему бы и не отдохнуть путникам после дороги. Но люди бодрствовали, не желая пропустить ни часа наступающего дня радости. 
   Подкреплялись пока сыром, творожными пирогами, коврижками с медом. Может, кому-то и хотелось мяса, да порядок установлен иной – обязательно надо удостоверить Господа, что заветы Его так сладки и приятны, словно мед и молоко.
   А шум на улицах не утихал. Средь людского гомона слышалось и сердечное мычание коровы, и фырканье верблюда, и обиженный вопль осла.
   Все было как обычно. И вряд ли кто мог представить, что следующий день преобразит старинный праздник Пятидесятницы, добавив ему новый смысл на многие века.
 
Пятидесятница
  Ночь была тиха, и звезды спустились так близко, как никогда ранее. Казалось, небеса раскрылись, и нет никакой границы меж ними и землей.
    В такую-то пору, хочется думать, Господь особенно хорошо слышит человека. Самое время вспомнить и громко сказать, как прекрасны  десять Его заповедей. Ведь исполняющий их куда уверенней чувствует себя в этом мире и непременно думает, пробудившись на заре: “Пусть мои добрые поступки будут многочисленны, как семена граната”.
   Едва на востоке за горой Елеонской чуть просветлело небо, из храма вышли два священника в голубых ризах, на подолах которых слегка позванивали золотые колокольчики. Подняв длинные серебряные трубы, точно прицелившись в небеса, исторгли они такой глубокий зовущий звук, будто приглашали на праздник ангелов. 
    Впрочем, четыре двора храма – для священников, для мужчин, для женщин и для язычников – уже и без того были заполнены. Да что дворы! Вся Храмовая гора не вмещала паломников. Многие держали в руках бутоны роз, которые на глазах раскрывались, и запах цветочной свежести, опережая восход,  плыл в утреннем воздухе.
   Наконец, священники торжественно вынесли пергаментный свиток на длинном шесте, украшенном по концам точеными расписными гранатами.
   Развернули его, словно карту невиданных сокровищ, и медленно, нараспев начали читать о том, как сам Господь спустился на землю, чтобы дать закон, по которому следует жить. “На третий день, при наступлении утра, были громы и молнии, и густое облако над горою, и трубный звук весьма сильный; и вострепетал весь народ, бывший в стане... Гора же Синай вся дымилась оттого, что Господь сошел на нее в огне; и восходил от нее дым, как дым из печи, и вся гора сильно колебалась”.
   Для собравшихся здесь людей слова эти складывались совсем не в сказочную историю, а в достоверную быль о далеких предках, наяву переживших чудные события.
   “И сошел Господь на гору Синай, на вершину горы, и призвал Господь Моисея на вершину горы, и взошел Моисей”…
    Беззвучно светлело небо. Лишь серо-розовые горлинки взлетали на резные лилии, венчавшие храмовые колонны, и ворковали, прохаживаясь по кровле.
   И в этот миг над городом пронесся такой шум, словно разом взмахнули сотни огромных крыльев. Будто ангелы откликнулись все же на трубный призыв и вознамерились посетить земной праздник.
   Большинству представилось, что вот-вот, сию секунду, страшная буря обрушится на их головы, настолько этот звук напомнил  гул сокрушительного ветра. Да только небо было безоблачно и воздух недвижен… 
      Все повернулись к югу, к городской окраине, расположенной на холме Сион, откуда и слышался шум. Он пугал и в то же время притягивал. Казалось, трепещет, поет какая-то струна, натянутая в небе меж бледных уже звезд. Еще немного и ее звучание можно будет не только слышать, но и видеть.
    И вот в толпе паломников раздались потрясенные голоса – люди действительно увидели, как звук, обратившись зеленовато-прозрачным свечением, сходит с неба. Свет мгновенно окреп, став ярче восходящего солнца, и как бы потек непрерывно, захватывая один из домов.
   Конечно, далеко не все, но многие из любопытства устремились к тому месту. Мимо силоамской купальни, вверх по большой лестнице на холм, где еще тысячу лет назад царь Давид основал крепость.
    Вообще-то в день Пятидесятницы был обычай – посещать могилы царей из рода Давидова. Но вряд ли те, кто желал увидеть вблизи свет небесный, помнили, что как раз в доме, куда так спешили, находится усыпальница  великого царя.
 
Сошествие
   Этот дом, сложенный из хевронского мелового камня, был достаточно богат. На втором этаже большую горницу, устланную холстом, освещали глиняные уточки-светильники, покоившиеся в стенных нишах и на треногах. Имелись стол, стулья, табуреты.
   Однако люди, бывшие той ночью  в доме, сидели прямо на полу. Точнее - на пальмовых циновках. 
   Вот уже десять дней не покидали они этих стен. 
   Честно сказать, опасались, что в городе, особенно в храме, их узнают, схватят, посадят в темницу. А возможно, и казнят. 
   Это были разные люди. Среди них и родные братья. Но больше всего связывала их надежда на то, что они избраны для великого дела. Так говорил Учитель.
   Три последних года, едва ли не каждый час, они пребывали рядом с Ним – среди истинных чудес. Да так уж устроен человек, что трудно ему до конца поверить даже в то, что видит своими глазами...
   Сейчас они единодушно вместе ожидали обещанное Учителем великое чудо.
   Впрочем, и представить не могли, когда и как именно оно произойдет. Просто вручили себя в руки Господа, царя Небесного, полагая, что ничего дурного-то с ними не случится. Наоборот, что-нибудь необычайно приятное. Схожее, к примеру, с тем ощущением, когда тянешь из озера сеть и чувствуешь, насколько полна она рыбой, – такая тугая, живая. И хочется поскорее увидеть улов. И как-то немножко жутковато – что там окажется?
   Все эти дни они усердно молились. Именно так, как наставлял Учитель, –  “Отче наш, сущий на небесах! Да святится имя Твое; да приидет Царствие Твое; да будет воля Твоя и на земле, как на небе”…
   А сегодня, как и положено в Пятидесятницу, негромко распевали хвалебные гимны, сложенные царем Давидом. 
   “Я радуюсь, что Господь услышал голос мой, моление мое; приклонил ко мне ухо Свое, и потому буду призывать Его во все дни мои”…
   Здесь эти псалмы звучали особенно. Будто бы голос самого Давида вплетался в хор – “Ты избавил душу мою от смерти, очи мои – от слез и ноги мои от преткновения… Господь – сила моя и песнь; Он сделался мне спасением”…
   Один из них, именем Петр, встал и погасил масляные светильники. Затем подпоясал льняную рубаху, накинул на плечо короткий плащ и, выйдя из горницы, поднялся на плоскую крышу дома. 
   Отсюда виден весь город. Совсем неподалеку дворец священника Каиафы, на который Петру и смотреть не хотелось. За ним  возвышался прекрасный храм на холме Мориа. А справа внизу – река Кедрон в долине Иосафат, что означает – Всевышний рассудит. Оттуда доносилось еле слышное тявканье шакалов.
    А за долиной чернела гора Елеон, на которой последний раз видели они Учителя. Именно тогда повелел Он не отлучаться из города, но ожидать сошествия Духа Святого. И, сказав это, воспарил над кустами тамариска, над вершинами олив и финиковых пальм, так что светлое облако вскоре скрыло Его из вида.
   С тех пор прошло десять дней. 
   На ясном предрассветном небе угасали звезды. Во внутреннем дворике безмолвно ожидали солнечных лучей смоковница, гранат, груша и три земляничных дерева. Угомонились шакалы. Смолкли комары. Удивительная тишина накрыла окрестности. Даже дыхание казалось чрезмерно громким.
   “Сей день сотворил Господь: возрадуемся и возвеселимся”…– не высказал, а лишь подумал Петр, возвращаясь в горницу. 
     Но эти слова, каждая их буква, вдруг зазвучали. Все громче и громче. 
     Звук стремительно нарастал, падая с небес на крышу дома. Весь дом уже наполнился им, будто свадебная чаша вином. 
    Вновь сами собой возгорелись двенадцать светильников.
    И вслед за этим зеленоватый свет, подобный нежному прозрачному листу весеннего дерева, подрагивая и струясь, как чистый ручей, проник в комнату.  
    Благостный и животворный огонь небесный!
    Разделившись на языки,  звучавшие, будто двойная свирель, на разные голоса, оглаживал головы и омывал лица всех, кто был в комнате.
   Они почувствовали себя малыми детьми, защищенными от любой беды такой могучей силой, рядом с которой никаких опасений, никакого страха и быть не может.
   Они рождались заново, выходя в этот мир новыми людьми.
   Само время для них остановилось, замерло, прервалось и потекло вспять. 
   И вновь они пережили те дни, что провели рядом с Учителем, странствуя по дорогам Иудеи и Галилеи,  деля кров и пищу. ..
 
                                                                        2
 
Призвание
    Теперь они видели себя со стороны – все мысли и поступки, от которых порой становилось неловко. Недаром сказано:«Человек считает дни, месяцы и годы, а Господь исчисляет не время, но правды и неправды человеческие»… 
   Ранним утром к берегу Киннеретского озера подошла большая лодка. На веслах сидели Симон и брат его Андрей. 
   Всю ночь трудились – закидывали, вытягивали сеть. Да без толку. Такой бездарной рыбалки и не вспомнить. Ну, ни одной рыбы, что даже удивительно. 
   Вот и приятели их, братья Зеведеевы – Иоанн с Иаковом, –  поодаль в пустой лодке. Да и  белые цапельки, что бродят в прибрежном кустарнике, выглядели растерянными и голодными.
   Ну, какой уж тут улов, если вчерашним вечером Андрей случайно наступил на сеть. Сокрушенно вздыхая, словно извиняясь перед всеми, включая снасть, перебирал он каждую ее трехперстную ячею - выбрасывал за борт тину, водоросли, ракушек и нечистых рачков. 
  Под эти долгие  вздохи Симон, устроившись на корме, задремал…
  И сразу очутился посреди бури. Над головой нависла тяжелая туча, из которой выперли, уставившись в лодку,  два лохматых пальца. Чудовищный ветер налетал не сбоку и не сзади, а откуда-то снизу, из-под воды. Мачта надломилась, и весел уже не было под рукой. Страшные черные волны перекатывались через дубовые борта.
   Пучина внезапно раскрылась, и огромная рыба заглотила разом Симона с лодкой. Да он не очень-то испугался. В рыбьем брюхе оказалось не так уж и плохо – сухо, тепло, спокойно.  Кажется, это была  морская курица, рыба амнун. Такое странное создание - общительное и жизнерадостное. От всех опасностей укрывает своих мальков во рту. Иной раз подолгу голодает, но терпит. И всегда охотно, радуя рыбаков, заходит в сети. 
   Но эта рыбина не простая, немыслимых размеров, – великая Мать всех амнунов на свете –  она плыла по озеру, как корабль. Симон мог видеть ее глазами – вокруг бурлящая вода и пена, срываемая ветром. Рыба меж тем подошла к берегу. На округлом холме толпился народ. Наверное, желали получше рассмотреть такое чудо-юдо. И Симону стало весело, захотелось пригласить всех в рыбье брюхо. Но кто-то отвлек, настойчиво толкая в бок.   
   Это Андрей растормошил ото сна и указал на холм, где и впрямь собралось множество людей. Из ближних мест и дальних – знакомые и нет.
    А в человеке, говорившем с народом, признали они Учителя. Толпа, напирая, теснила Его к воде на черные скользкие камни, где мудрено устоять. Кивнув братьям, попросился Он в лодку, откуда удобнее было бы говорить. 
    Да хоть и называли они себя Его учениками, а откликнулись нехотя. Беспокоились о завтрашнем дне – ведь нечего принести домой. Зачем им эта прогулка? Но все же уступили. Симон пару раз взмахнул веслами, так что чуть отошли от берега, потабанил, разворачиваясь, и Андрей бросил камень-якорь.  
    Учитель, присев на корме, продолжил свою проповедь:“Не приобретайте ни золота, ни серебра, ни меди в пояса ваши...  Не заботьтесь и не говорите: что нам есть? или что пить? или во что одеться? Отец ваш Небесный знает, что вы имеете нужду во всем этом… Ищите же прежде Царства Божия и правды Его, и это все приложится вам”…
     Народ на берегу дивился сказанному. Нелегко это уразуметь, принять всей душою. Одни уходили, а другие стремились ближе, забредая по шею в озеро.
     Симон прислушивался, но больше размышлял, куда исчезла рыба и как жить, если дело и дальше пойдет скверно. 
    Тут не до царства Божия. Ну, какое, право, Царство, когда за душой ни гроша. У братьев Зеведеевых хоть свое хозяйство, даже работники. А они с Андреем, если не считать жены и детей, сироты на белом свете. Так горько стало, хоть топись.
   Не сразу сообразил, что Учитель закончил проповедь и обращается к ним: “Итак не заботьтесь о завтрашнем дне…Отплывите на глубину и закиньте сети свои для лова”. 
    Симон руками развел: «Наставник! Мы трудились всю ночь и ничего не поймали”.  
    Действительно, какая сейчас ловля?! Знойное солнце высоко поднялось над восточными горами. В такую пору рыба, известно, ищет прохлады придонной… 
    Впрочем, Андрей уже готовил снасти, разбирал, как следует, подборы из крученой веревки и обточенные камни грузил. 
    Ветра не было, холщовый парус обвис на мачте. Вокруг лежала ровная без ряби гладь. И почудилось вдруг  Симону, будто сама Рыба, только что приснившаяся,  – Мать всех рыб на свете –  немо зовет закинуть сеть.
    “Отчего бы не попробовать”, – и взялся за весла.
    Уже отошли достаточно от берега, и Симон посматривал на Учителя – может, скажет, где встать? Однако не подавал знака, а глядел на далекую снежную вершину горы Ермон.
    Тогда Андрей без лишних раздумий ловко кинул сеть - вся распласталась, будто паутина, и скрылась в глубинах. Как начали вытягивать, шла легко, точно пустая. Но показалась из воды, и глазам не поверили – переполнена!  Такого улова сроду не видали. В сети открывались прорехи, но рыбы сами лезли в лодку. Более того – щебетали и похрюкивали, подвывали и гудели, поднимая такой шум, как на знатном базаре.
    Симон с Андреем остолбенели. И звука не могли издать. Лишь руками замахали, зовя на подмогу братьев Зеведеевых. Подоспели Иаков с Иоанном. Принялись метать скользкую рыбу в свою лодку. Но все больше ее становилось, будто собралась на перепись со всего озера и рек окрестных. 
   Что это?! Нелепый сон?  Да нет,  просто кончилась прежняя жизнь, тихая, размеренная. И неведомое ждет в глубинах будущего. 
    “Выйди от меня, Господи, потому что я человек грешный!”…– воскликнул Симон, – Оставь! Никогда такой премудростью не овладею”….
   “Не бойся; отныне будешь ловить человеков”...– отвечал Учитель, словно ничего особенного не происходило.
    “Какая же сеть понадобится? – соображал рыбак, пока отяжелевшие лодки шли к берегу, – Вяжут ли где такие – для ловли людей?” 
    И вдруг стало ясно: Слово Господнее  – вот незримая сеть, в которой можно спастись от всех бед и невзгод. 
   “Пойдемте со мной” – тихо сказал Учитель.
     И не только Симон с Андреем, но и братья Зеведеевы тотчас повиновались. Бросили снасти, лодки с рыбой и пошли следом, уловленные в благодатные сети небесные. 
     Когда поднимались от берега по старой исхоженной тропе, Учитель спросил их:”За кого люди почитают Меня, Сына Человеческого?” 
   Кто-то сказал, что за одного из великих пророков.
   И только Симон вдруг понял, на Кого сейчас смотрит. 
   “Ты Иисус, что означает - Спаситель мира! – воскликнул он, будто из сетей небесных упали на его язык слова.– Ты Христос, Сын Бога Живого!” 
   Тогда Учитель кивнул: “Блажен ты, Симон, сын Ионин, потому что не плоть и кровь открыли тебе это, но Отец  Мой, Сущий на небесах. И я говорю тебе: наречешься отныне Кифа, иначе Петр. И крепок будешь, как скала, в делах своих и вере. На этой твердыне создам Церковь Мою, которую и ад не одолеет. И дам тебе ключи Царства Небесного”…
   Внизу сияло Киннеретское озеро, напоминавшее очертаниями лютню-киннерет. Громко кричали чайки, суетясь над лодками. На миг вынырнула из воды огромная  рыба с белым цветком  лотоса в пасти. 
   И встала радуга – от восточного берега к западному.
   Так призывал Он учеников. И самых близких собралось двенадцать.
 
Творение
  Найдется ли такой летописец-хронограф, что способен рассказать о каждой секунде Божественного дня, которая велика сама по себе?
   Все время, что они были рядом с Учителем, не кончалась весна. Так теперь казалось. Зимние дожди миновали, и небеса затворили окна. Зеленели холмы по берегам озера. Цветущие деревья спорили белизной с вершиной горы Ермон. Пели без устали птицы. Одна особенно настойчиво, будто непременно хотела разъяснить что-то важное, втолковывала – пюли-пюли-тю-пюли-пюли-тю.
   И поблизости непременно слышались звуки лютни, словно кто-то живо, но спокойно перебирал струны. 
   Они хорошо помнили, какая была погода, как складывали в дороге очаг из камней и разжигали костер, как черный скорпион неведомо откуда свалился Андрею за шиворот. Все наяву проходило перед глазами - пальмы подростки, древние платаны с голыми бескорыми стволами, длинноухая коза, блеявшая в предрассветном тумане, потерянный молчаливый верблюжонок и богомол на ветке, умело прикинувшийся сучком.
   Могли бы описать Его одежду, включая сандалии из пальмовых листьев, но лица Учителя, как ни старались, не видели. И это было странно.
   Впрочем, и на горе Синай сказал Господь Моисею: “Лица Моего не можно тебе увидеть; потому что человек не может увидеть Меня и остаться в живых…Покрою тебя рукою Моею, доколе не пройду. И когда сниму руку Мою, ты увидишь Меня сзади, а лицо Мое не будет видимо”.
   И пророк Енох, описывая странствие по небесам, не смог рассказать о лице Господа в подробностях, а только: “Было оно сильное и преславное, чудное и престрашное, грозное и престранное. Но кто я таков, чтобы описывать необъятное существо Господа, Его лицо предивное и неисповедимое, Его лик многоученый и многогласный?”
   Как сказывает предание, каждый видел Учителя таким, каким видеть был достоин.  
   Да и Сам Он говорил: “Лица Моего ты не знаешь; знают его лишь там, откуда Я пришел”. 
  Однако еще добавлял: “И видящий Меня видит Пославшего Меня”.
  А кроме того запретил ученикам своим упоминать, что Он – Иисус Христос.
  Многовидный Спаситель, Господь во плоти. 
 
 
                                                                 ***
   В день третий творения, когда Земля была еще совсем ребенком, и Дух Божий, оберегая, витал над нею, она резвилась так, что по соседству с бездонными провалами вздымались   высочайшие горы. 
   Это были тектонические движения земной коры. То есть созидательные, если перевести с греческого языка. 
   И менялись то и дело очертания морей и суши, как у ребенка выражение лица.
   Именно в ту пору глубокий разлом по имени Гхор образовал  длинную горную долину с двумя озерами, связанными рекой. Впадина протянулась вдоль восточного побережья Средиземного моря до Красного, и лежала на двести метров ниже их уровней. 
   Господу, видимо, особенно полюбилось это место. Ну, к примеру, как смешная, трогательная макушка на детской голове, которой сам Отец при рождении ребенка придал нужную форму; или пупок, завязанный Его разумением.
   Действительно, эта долина прекрасна. Холмы ее напоминают застывшие зеленые волны.
   Цветущая страна Галилея, где в зыбкой тени пальм укрываются плодовые деревья. И чуть ли не круглый год  можно собирать урожаи.  Поспевают в очередь виноград и финики, смоквы, апельсины и маслины, яблоки, гранаты, орехи…
   Именно здесь, в Галилее,  родился Сын Божий. Из этого края пошла по всему миру откровенная весть о Царствии Небесном, которое наследуют уверовавшие. 
    Ранним утром прохладный легкий ветер подергивает рябью Киннеретское озеро и разгоняет сонный туман, что укрывает черные, выступающие из воды скалы. А горы восточного берега уже отделяются от светлеющего неба, будто делают шаг вперед. Но солнце настигает, заливает лучами, так что кажутся они невесомыми, почти растворяются в сиянии нового дня. 
   Все пробуждается.
   Словно заводные игрушки, прыгают на пашне дрозды. Тихо, скороговоркой беседуют меж собой розовые горлицы, семеня в дорожной пыли. Ласточки примеряются к утреннему небу, вычерчивая крыльями, будто скорописцы, едва различимые на нем письмена. И жаворонок набирает высоту вперегонки с солнцем.
  А по болотистой низине сквозь заросли камыша ломится с треском неведомо куда дикий кабан, тревожа скрывающихся тут же разбойников. Да вдруг сам напугается, откуда столько шума, и замрет, точно бурый валун. 
   Распахиваются двери в домах. Из городов и небольших селений выгоняют на луга стада. Пастухи, отложив кнуты, достают свирели – под их напевы козам да овцам куда как веселей и покойней. 
   Вот на вершине высоченного пирамидального тополя стоит, как белый стражник, аист. Отсюда ему все хорошо видно.
    Да, вокруг будто рай Едемский, и самое время давать имена животным и растениям. 
Казалось бы, длится тот благославенный день седьмой, в который Господь, сотворив все сущее, отдыхал от трудов своих. 
   Однако, увы! - это лишь видимость. Давным-давно уже царит первородный грех, несущий в мир боль, страдания, смерть.
   Но с пришествием Учителя все меняется. 
   Конечно, совсем не так,  как после стремительного урагана или внезапной бури, которые едва ли не расплескивают Киннеретское озеро, срывают крыши домов и с корнем выламывают деревья, - тотчас видна их дикая, яростная мощь. 
   Добрые, благие изменения различишь не вдруг, не сразу. Проявляются постепенно – день ото дня, созревая в человеческих душах.
   Так бывает с прорастающими пшеничными зернами. Немало времени проходит между тем, как они упадут в землю и появлением первых всходов.
   Сам Господь за шесть божественных дней создал все видимое – звезды и солнце, небо и землю, животных и человека. Вроде бы удивительно быстро!
   Но, вероятно, век человеческий для Господа - всего лишь краткий миг. И можно представить, сколько же земных тысячелетий в одном Его дне. 
   С тех пор, как на Синайской горе Он даровал скрижали Завета, минуло по Его меркам совсем чуть-чуть, но какая же бездна неправды успела разверзнуться на земле. 
   И послал Господь Своего Сына к людям, чтобы спасти мир, чтобы передать  Новый Завет, основанный на Любви.  И Сын Божий, приняв на Себя  грехи и страдания мира, вдохнул в него новую жизнь.
                                                                  ***
   А началом всему было Слово.
   По каменистой дороге мимо зеленых холмов и скалистых горных отрогов шли люди – в длинных рубахах-хитонах, в головных платках, перетянутые через лоб кожаными шнурками, с длинными посохами из акациевого дерева ситтим. 
   И среди них, став не только слышимым, но и видимым, как бы светилось само Слово, наполненное истиной и благодатью. Учитель нараспев говорил то, чего прежде никто, никогда не слыхивал.
   “Вы слышали, что сказано: “люби ближнего твоего и ненавидь врага твоего”. А Я вам говорю: любите врагов ваших, благословляйте проклинающих вас, благотворите ненавидящим вас и молитесь за обижающих вас и гонящих вас, да будете сынами Отца вашего Небесного; ибо Он повелевает солнцу Своему восходить над злыми и добрыми и посылает дождь на праведных и неправедных. Ибо, если вы будете любить любящих вас, какая вам награда? Итак будьте совершенны, как совершенен Отец ваш Небесный“..
   В этих словах были жизнь и свет, подобный первому ростку, едва взошедшему, но уже непобедимому для тьмы. 
   “Есть ли между вами такой человек, – продолжал Учитель, – который, когда сын его попросит у него хлеба, подал бы ему камень? И когда попросит рыбы, подал бы ему змею? Итак, если вы, будучи злы, умеете даяния благие давать детям вашим, тем более Отец ваш Небесный даст блага просящим у Него. Итак, во всем, как хотите, чтобы с вами поступали люди, так поступайте и вы с ними”…
   И возрастал свет вокруг, подавляя тьму..
   И при свете Слова становилось понятно, что c Творцом Вселенной можно говорить один на один, как с любящим Отцом, ожидающим ответной любви, что идущие по дороге люди теперь не рабы Господние, но возлюбленные дети Его. 
    Да ведь и  Учитель – Сын Божий –  называл их именно так: “Дети мои”.
 
                                                                      3
 
Знамения
   Эту дорогу, что спускалась с холмов к городу Капернауму, Петр хорошо знал. Однако впервые видел на ней столько народа. Подобное можно наблюдать лишь вблизи Иерусалима, во дни больших праздников.
   Прошлую ночь Учитель провел в молитве на горе Блаженств. Ранним утром призвал учеников и выбрал из них двенадцать, которых наименовал Апостолами, то есть Посланниками. А заметив, что склоны горы заполнены людьми, начал учить, как власть имеющий.
   “Блаженны нищие духом, ибо их есть Царство Небесное. Блаженны плачущие, ибо они утешатся. Блаженны кроткие, ибо они наследуют землю. Блаженны алчущие и жаждущие правды, ибо они насытятся. Блаженны милостивые, ибо они помилованы будут. Блаженны чистые сердцем, ибо они Бога узрят. Блаженны миротворцы, ибо они будут наречены сынами Божиими. Блаженны изгнанные за правду, ибо их есть Царство Небесное. Блаженны вы, когда будут поносить вас и гнать и всячески неправедно злословить за Меня; радуйтесь и веселитесь, ибо велика ваша награда на небесах: так гнали и пророков, бывших прежде вас”…
    Когда Он закончил Нагорную проповедь, все слушавшие последовали за Ним, и теперь стремились протиснуться поближе к Учителю. В ушах еще звучали Его слова. Иные не очень понятные, даже загадочные, но пробуждавшие, дающие надежду. Столько было в них света и силы.
   Из-за поворота дороги вдруг выскочила ханаанская собака  – белая, остроухая, хвост тугим кольцом. Увидев толпу, коротко от неожиданности взлаяла и отвернулась, будто застыдившись.
   И тогда все разглядели страшное подобие человека, что остановился поодаль
   Он не успел или не захотел укрыть лицо платком. Впрочем, трудно было назвать лицом то, что сидело у него на плечах. Нечто бугристое, напоминавшее львиную морду.  
   Но ни ресниц, ни бровей. Едва приметные красные глаза. Какие-то жалкие остатки носа. И огромный зияющий рот с оскаленными, как у черепа, зубами. А кожа мертвенно-бела, точно подлунный снег, и осыпается от легкого ветра.
   То, что приключилось с несчастным, и болезнью-то трудно назвать. Не знали от нее лекарства. Даже настой из мяса гадюки ничуть не помогал. 
   Словом, не болезнь, а долгая, ленивая смерть. Такая скорбная, адская проказа, которую, верно, сотворил, играючи, сам сатана. Недаром каждый прокаженный считался нечистым.
    Стоя посреди дороги, держал он в одной руке глиняный черепок, какими эти бедняги обычно соскребают смертельно-бледную паршу. А другую поднял над головой, растопырив уже сгнившие на четверть пальцы. 
   Все замерли. И единственная его спутница, дикая ханаанская собака, подняла голову, вроде ожидая чего-то от хозяина. 
   Хотя казалось, что ставни его лица отворить невозможно. Что с ним уже произошло самое ужасное из бывающего в мире – карет – отсечение души.
   Однако он верно исполнял установления для прокаженных, определяя рукой, в какую сторону дует ветер, то есть имеет ли право приблизиться к людям. 
   И вот, сделав несколько шагов, рухнул перед Учителем на колени.
  ”Господи! Если хочешь, можешь меня очистить!”– возопил глухо, будто из-под земли.
.  Бывшие вокруг отпрянули, а Учитель, коснувшись склоненной головы, кратко ответил:”Хочу. Очистись!”
    Ни молнии в небесах. Ни удара грома. Ни сотрясения земли. Ровным счетом ничего не указало на небывалое событие.
   Всего лишь два слова, одно мимолетное прикосновение, и в миг саван болезни, словно сорванный порывом ветра, освободил прокаженного. Тело стало чистым. Лицо обрело человеческие черты, которые теперь выражали нечто неописуемое – то ли крайне радостное изумление, то ли чрезвычайно изумленную радость. 
   В толпе ахали и что-то вскрикивали, вздымая руки к небу. Даже собака принюхивалась с удивлением и поглядывала на хозяина, слабо признавая.
   “Смотри, никому не сказывай, – велел ему Учитель. – Но пойди, покажи себя священнику”…
   С этими словами Он двинулся дальше по дороге в Капернаум, сопровождаемый учениками, которые возбужденно переговаривались, – мол, великий пророк восстал между нами…
                                                                   ***
  Капернаум, или Селение Наума, располагался на берегу Киннеретского озера.
  Это был торговый город. Так что после путешествия по галилейским холмам оказалось тут невероятно шумно. Дома стояли крепкие, сложенные из вулканического камня-базальта, с плоскими глиняными крышами, куда можно взойти по лестнице. Окна глядели во внутренние дворики, а на улицу – единственная дверь. 
   Не менее ста лет минуло с тех пор, как эти земли завоевали римляне. По окраине города шла императорская дорога из Египта в Сирию, имелась таможня-мытня для сбора податей с местного населения и размещался римский гарнизон, вполне, впрочем, миролюбивый. 
   Более того, стараниями командовавшего здесь центуриона была построена беломраморная синагога – место собрания для проповедей и толкования древнего Закона.
Внутри находился большой зал и длинная скамья, где обычно занимали места благочестивые мужи: книжники и фарисеи. Широкие ступени вели на верхний ярус. А стены украшали резные изображения пальм, виноградных лоз, львов и кентавров. 
   Миновав синагогу и пройдя всего-то метров тридцать, Петр распахнул дверь одноэтажного дома. 
   Уже который год здесь обитал со всей семьей рыбак Симон. Однако впервые входил он в свое жилище как апостол Петр. Ему очень хотелось, чтобы Учитель отдохнул именно под сенью его крова…
   Во дворе и в самом доме было непривычно тихо. В одной из комнат они увидели тещу Петра, метавшуюся в горячке. Учитель тотчас подошел к ней, коснулся руки ее, и женщина сразу очнулась от тяжкого болезненного  забытья. Увидев гостей, поднялась, засуетилась, готовя угощение, и стала прислуживать. 
   День клонился к вечеру, когда у дома собралась, запрудив улицу, огромная толпа.
Трудно представить, чтобы в одном небольшом городишке нашлось столько страдающих от разных напастей.  
 Все это огорчало Петра. Не так он хотел бы принять своего Наставника. Попытался даже отправить некоторых восвояси – да куда там!
   Учитель тем временем возлагал руки на больных, и бесы выходили из них, дико вскрикивая: «Ты Христос! Сын Божий!» Однако Спаситель запретил им говорить, не желая, чтобы именно бесы таким образом  возглашали правду о Нем.
  Уже взошли на небе первые звезды, а Учитель все исцелял людей.
  Простому человеку, вероятно, трудно созерцать чудеса подолгу. И разум, и чувства устают.
  Петр, поднявшись на крышу дома, где лежали корзины для рыбы, грузила, старые снасти, окинул взглядом колышущуюся внизу толпу. Покачал головой, вздыхая, и подумал, как бы хорошо сейчас выйти на лодке в озеро да закинуть сети, –  такая подходящая для лова погода. Прилег на ветхий парус и задремал внезапно.
 
                                                                 ***
   Утром Петра разбудил брат его Андрей. С ним были Иоанн и Иаков, которые жили не так далеко. Дом стоял в пригороде на самом берегу Киннеретского озера по соседству с лодочными мастерскими, принадлежавшими отцу их Зеведею.
   Оказалось, что в этот ранний час Учителя ищет  чуть ли не весь Капернаум – все жаждут исцеления и проповеди. 
   Однако никто не знал, где Он. Отведенная Ему комната пуста. И домочадцы не видели, когда Он уходил. Неужели заблудился в городе?!
   С трудом протиснувшись по улице через скопление народа, ученики бегом припустились на розыски. Конечно, они ощущали, что ничего дурного с их Учителем просто так не случится – это невозможно! И все же беспокоились, растерянные, как потерявшиеся дети. Хотя и сами вряд ли смогли бы объяснить, откуда такие чувства к их сверстнику, с которым и познакомились-то недавно. 
   Да, на их глазах Он превращал воду в вино, слепым возвращал зрение, изгонял бесов, исцелял от многих болезней. И все же нужно нечто большее, чтобы в людях зародилась искренняя сыновняя любовь.
   Иоанн первым заметил Учителя на пологом прибрежном холме. Лучи восходящего солнца только что коснулись Его, озарив с головы до ног, и казалось, Он воспарил над темной еще землей. Длилось это несколько мгновений.
  Вместе они медленно пошли узкой тропой вдоль берега. По всему видно было, что Учитель утомлен  и не хочет возвращаться в Капернаум. Он смотрел на кроткую, прозрачную воду, что чуть плескалась у ног, на плотные стайки мальков, кружившие замысловатые хороводы.
   Как вдруг из ближней оливковой рощи возник некий человек, смутной наружности.  
  “Скажи брату моему, – едва ли не потребовал он, - чтобы разделил со мною наследство”.
   “Кто поставил Меня судить или делить вас?” – удивился Учитель. 
    Затем присел на камень и рассказал о богаче, у которого амбары ломились от запасов, и душа его радовалась, сколько собрано добра на долгие годы вперед – ешь, пей, веселись. Но Бог сказал ему: Безумный! В эту ночь душу твою заберут у тебя. Кому же достанется то, что заготовил?  Не разумнее ли собирать себе сокровища на небе… 
   Пришедшему, видно, не понравилась эта история, и он без слов удалился. 
  “А сколько раз прощать брату моему, согрешающему против меня?– спросил тут Петр, - До семи ли раз?”
    Учитель улыбнулся: “Не говорю тебе: до семи раз. Но до седмижды семидесяти раз!    
    И попросил достать где-нибудь лодку, чтобы идти через озеро на восточный берег, в новые места. Вызвались братья Зеведеевы – отсюда рукой подать до отцовских лодочных мастерских.
   Тем временем на берегу собирались люди – не только из Капернаума, но и из окрестных селений. Уже толпились, как те мальки в озере, ожидая, конечно, новых чудесных исцелений.
   Но Учитель стал говорить о Царствии Небесном. 
   Подобно оно сокровищу, зарытому в поле, и если найдешь его, все отдашь, чтобы купить это поле. И еще подобно оно заброшенной в море сети, куда зашло множество разных рыб, так что рыбаки еле вытянули ее на берег. А потом отобрали хорошую рыбу в корзины, а плохую выбросили…
   И, слушая это, думали люди, как бы не оказаться среди дурной рыбы. Уж очень обидно и неприятно быть выброшенным! 
   Но, поглядев на Учителя, на Киннеретское озеро за его спиной, успокаивались. 
   Полный штиль царил. Все местные ветерки, даже из самых маленьких, дремали где-то на небесах. И каждый человек, на кого ни посмотри, казался созданным именно для Царства Небесного, где радость об одном кающемся грешнике больше, чем о девяносто девяти праведниках, что не нуждаются в покаянии.
   Видно было, как медленно, с обвисшим парусом, на одних веслах приближается вдоль берега лодка братьев Зеведеевых.
   Она подошла, когда солнце укатилось за холмы на западе, и все вокруг из зеленого и голубого превратилось в лиловое.  
   К тому времени Учитель настолько притомился, что, входя в лодку, позабыл плащ у прибрежного камня. Устроился на корме и тотчас заснул глубоким сном.
 
                                                              ***
   Лодка  уже далеко отошла от берега, держа путь на юго-восток, когда какая-то пелена подернула небо, так что звезды едва виднелись, а холмы галилейские скрылись из вида.
   Незнамо откуда, как во сне, что привиделся когда-то Петру, навалились вдруг тяжелые растрепанные тучи. Парус захлопал под ветром, будто взлетали рядом сотни стервятников. И волны, опережая одна другую, жестко ударили в борта, обдавая брызгами.
   Такие внезапные бури случаются на Киннеретском озере, но эта выдалась особенно яростной. Уж Андрей-то с Петром да братья Зеведеевы знали, как управиться с веслами и парусом, но тут их обуял ужас. Иоанну почудилось, что само небо сворачивается, как свиток, и горы двинулись с мест своих.
   А Учителя ни вой ветра, ни качка не беспокоили – безмятежно спал на корме, словно в Царствии Небесном. Петр еле добудился, крича на ухо:”Спаси! Тонем! Гибнем!”
   Открыв глаза, Учитель спокойно огляделся, точно давно привык просыпаться среди такого буйства. Казалось, Ему любопытно, насколько еще способна разгуляться буря.
Наконец, поднявшись со скамьи, Он сказал не громко, но убедительно:”Молчи. Стихни”.
   И ветер упал, как подбитый стрелой, и волны с позором бежали.
   Сделалась великая тишина во всей округе. Даже не штиль, а глубокое замирание, с каким только преданный раб может ожидать нового повеления господина.
   Эта стремительная перемена, это полное смирение напугали всех бывших в лодке не менее самой бури. Кто же Он, что и ветер и волны повинуются Ему?!
   “Ей, сыны грозы! – развел Учитель руками, глядя на стоявших поблизости братьев Зеведеевых, а затем укорил и остальных апостолов, –  Что же вы боязливы, как маловерные? Не бойтесь, говорю вам, дети мои, вы не забыты у Бога!”
   Остаток пути они шли на веслах. Учитель спал на корме, а вновь будить Его, чтобы разрешил подуть хотя бы слабому попутному ветру, никто из апостолов не решился.
 
                                                               ***
 
   На рассвете причалили  к гористому восточному берегу близ города Гергесы.
Крутая тропа поднималась меж серых мрачноватых скал, как раз навстречу солнцу. Из-под ног резво убегали мелкие камешки. 
   Но слишком пустынной, безлюдной выглядела местность. Не слыхать ни голосов домашних животных, ни птичьего пения. Судя по всему, этой тропой давно никто не хаживал. Так что в конце концов глаз порадовало и большое стадо свиней, что паслось на лугу, обрывавшемся к озеру. Правда, скотина нечистая и скверная, но хоть что-то живое. 
 А налево и смотреть не хотелось. Там высилась кладбищенская скала со множеством выдолбленных в ней пещер, служивших гробами. Большинство из них прикрыто тяжелыми камнями, но иные неприветливо глядели черными пустыми жерлами, еще поджидая своих вечных постояльцев.
   Вот, говорят,  как раз в таких местах частенько пребывают бесы…
   И только стоило этак подумать, как из ближайшей гробницы выскочило вконец одичавшее существо. Обросшее, растрепанное, в лохмотьях, оно напоминало вчерашнюю грозовую тучу. И также злобно ворчало, скрежеща зубами. На руках и ногах болтались обрывки толстых веревок. Вероятно, ничто уже не могло утихомирить этого одержимого бесами.
   Следом выполз и второй. Правда, менее свирепый с виду. Лишь подвывал да поскуливал, не выпуская изо рта пучок травы.
   Трудно было ожидать от них членораздельной речи. 
 Однако, обвыкнув после пещерной тьмы, они взревели:“Что Тебе до нас, Иисус, Сын Божий?! Пришел Ты сюда прежде времени мучить нас!”
   Конечно, это орали на разные голоса бесы, сразу смекнувшие, что недолго им осталось измываться над своими жертвами – сейчас изгонят вон! Но как же тоскливо духам зла остаться бесприютными! 
   И вот они стали молить и канючить, будто несчастные побирушки: “Если выгонишь нас, то пошли хотя бы в то стадо свиней”…
   Ясно, для бесов, что человек, что свинья – все едино.
   И Учитель приказал им:”Идите!”
   В тот же миг случилось в воздухе какое-то замутнение, словно пролетела, шурша, стая саранчи. Пахнуло сырой погребной гнилью. 
   Никто не сказал бы с уверенностью, сколько именно бесов сидело в двух одержимых, но целое стадо свиней, странно захрюкав, бросилось разом с обрыва и сгинуло в озере.
   Перепуганные пастухи со всех ног помчались в город и поведали обо всем, что видели. 
Впрочем, неизвестно, как выглядела их история. Ведь у страха глаза не только велики, но и косоваты – смотрят часто совсем не в ту сторону.
    Словом, когда Учитель с апостолами приблизились к Гергесе, весь город вышел навстречу.
     Но не было ни приветствий, ни торжеств. Горожане лишь просили Учителя как можно быстрее покинуть их края. 
    Так погибель стада свиней оказалась значительней, чем избавление людей от бесов. 
    Да многие, вероятно, настолько привыкают жить в обнимку с нечистой силой, что для них куда страшнее освобождение.
    А ведь как бывает - выйдет злобный дух из человека и бродит по безводным местам, ища покоя. Но не находит и говорит себе – “возвращусь-ка в дом мой, откуда вышел”. И видит, что хорошо в доме, совсем пусто – все выметено, убрано, будто в ожидании гостей. Тогда зовет и других бесов, злейших себя. И с радостью поселяются они там, превращая человека в дикое животное…
 
 
                                                                   *** 
   Когда ветер умерен, всякий мореплаватель может хвалиться своим умением. Но искусство опытных кормчих видно только при внезапной смене погоды. 
   Примерно так думал Петр, вспоминая еще один переход по Киннеретскому озеру. Все виделось ясно. Как будто вчера было дело.
   В тот вечер Учитель пожелал молиться уединенно, а их уговорил, не дожидаясь, отправиться в лодке на другой берег. 
   Сухой и жаркий попутный ветер с востока наполнил парус, обещая легкий путь. Апостолы только и рассуждали о том, как накануне Учитель сумел накормить пять тысяч человек – пятью ячменными хлебами и двумя рыбками. И еще осталось после трапезы двенадцать коробов снеди. 
   До сих пор это не укладывалось в их головах. Если б не сами же и раздавали чудом умножающиеся хлеба и рыбу, вряд ли бы поверили.
   И это странно! Уже столько чудес свершилось на их глазах, но всякое новое казалось совершенно невозможным. Раз за разом Учитель являл им знамения того, кто есть Он на самом деле, – Сын Божий, Спаситель мира! 
   И они вроде бы верили, заглядывая каждый день в этот Божественный колодец, и в тоже время как бы страшились Его бездонной глубины. А вера не может быть крепкой, если рядом опасения…
    Незаметно пала ночь, и сразу резко переменился ветер. Отчаянный средиземноморский разбойник порывами, как дубинкой, бил в нос лодке, так что перехватывало дыхание и звенело в ушах, будто рвались тонкие струны Киннеретского озера. 
   Волны скакали, как стадо обезумевших коз. И вдруг среди них все увидали Пастуха. 
   В ужасе закричали апостолы, подумав, что это призрак, который нередко является гибнущим рыбакам.
   Но услышали голос Учителя:“Не бойтесь! Ободритесь, дети мои! Это Я!” Действительно, Он приближался к лодке, разводя руками волны, словно густые, высокие травы, твердо ступая по водам.
   “Господи! – воскликнул Петр, – Если это ты, Господи, повели мне придти к Тебе по воде!”
   “Иди!” – донеслось сквозь ветер.
   Представив, как это легко, Петр шагнул за борт.
   И правда – пошел! Осторожно пошел. На цыпочках пошел. Стараясь не терять из вида Учителя. Может быть, три или четыре шага сделал. 
   Но дальше – спохватился, что творит чего-то немыслимое. Сразу ощутил зыбкость волны, которая, ускользая, щекотала пятки, и ухнул с головой под воду.
   Он и позабыл, что умеет плавать. Вынырнув, захлебываясь, отчаянно вскричал: “Господи! Спаси!”
    И Учитель, протянув руку, поднял Петра над волнами и, поддержав, вошел с ним в лодку. И сказал, сожалея:”Маловерный! Зачем ты усомнился?”
    В тот же миг оборвались порывы ветра, воды укротились. И в наступившем покое 
все апостолы склонили перед Учителем головы со словами:“Истинно – Ты Сын Божий!”
 
                                                            ***
   Приближалась неделя Кущей, то есть шалашей. Пожалуй, самый веселый иудейский праздник. 
   Повсюду складывали шатры или шалаши из веток финиковой пальмы и речной ивы. Оставив свои дома, люди перебирались на семь дней в эти хлипкие жилища.
    Так поминали времена, когда далекие их предки бежали из Египта в поисках обещанной Богом земли – Обетованной. Тогда они не беспокоились о прочности стен и крыши, – днем сквозь ветви просвечивало солнце, а ночью виднелись звезды. Однако все верили, что от бед и ненастий их надежно укрывают “облака славы” Господней.
     “Как же выглядят эти облака? – размышлял дорогой Петр, – Перистые, кучевые или, как тучи, грозовые?”
    Начинало смеркаться, когда они остановились у подножия высокой горы.
    Учитель сказал, что будет молиться на вершине и призвал с собой троих – Иакова, Иоанна и Петра. Остальные девять апостолов остались отдыхать, расположившись под гранатовым деревом.
   Долго шли в гору, и вместе с ними восходила полная луна. Силен был ее свет, но и звезды горели так мощно, что ясно различались на небесах очертания Льва, Голубя, Малого Пса и Волопаса.
 А на склоне меж скальных уступов вдруг показался, будто невиданное созвездие, пятнистый барс. И глаза его, подобно быстрым кометам, вспыхивали желтым пламенем. 
   Все вокруг мерцало, лучилось. Каждый камень выглядел драгоценным, и поляны, окаймленные кустами ежевики, напоминали праздничные ризы священника.
   Оставив спутников Своих на одной из таких полян, Учитель поднялся выше – до самой вершины. Хорошо было видно, как преклонил Он колени. Один под гигантским небом.
   Апостолы прилегли на траву и заснули, как утомленные дети. Впрочем, сон их оказался краток. Проникшее сквозь веки сияние разбудило, точно утреннее солнце. 
   Но исходило оно от лица Учителя. 
   Воссияло лицо Его, и одежды сделались ослепительной белизны, так что померкли луна и звезды. Зато стали видны два древних пророка – Илья и Моисей, – которые, стоя на вершине, говорили с Учителем. 
   Хотя взор едва выдерживал блистающее видение, хотелось бесконечно погружаться в него, раствориться в нем. Возможно, сам Моисей ощущал себя именно так, внимая Богу на горе синайской.
   Трудно сказать, сколько времени длилось это Преображение, но когда пророки уходили, медленно исчезая в сиянии, Петр воскликнул от избытка чувств:”Господи! Хорошо нам здесь! Если хочешь, сделаем три кущи: Тебе одну, и Моисею одну, и одну Илии”…  
   Он осекся, поняв, что не то говорит – совсем не к месту. Какие шалаши!? Ну, причем тут шалаши, если им дано лицезреть пророков, живших столетия назад!?
   И в этот миг легкое серебристое облако, явившееся невесть откуда, укрыло, точно ладонью, все и всех. И раздался великий голос:”Вот Сын Мой Возлюбленный, в Котором Мое благоволение! Его слушайте!”
  “Ах, вот каково Облако Славы. В нем воля Бога!” – успел подумать Петр. 
   Но слишком много событий для одной ночи! Разум уже не вмещал их, порождая смятение и страх, так что апостолы, завернувшись в плащи, постарались схорониться за кустами. 
   Сияние меж тем померкло, и облако исчезло, как ни бывало. 
   Угасала прозрачная луна. Небо розовело, принимая новый день. И так стало тихо, что слышалась вдали почти беззвучная поступь барса.
   Учитель сошел к апостолам. “Встаньте и не бойтесь, – ободрил их, – Но храните виденное в тайне, пока Сын Человеческий не воскреснет из мертвых”.
 
                                                                    ***
   Когда они спустились в долину, какой-то человек, подбежав к Учителю, упал на колени: “Господи, верую! Помилуй сына моего! Он в новолуния беснуется и тяжко страдает. Бросается часто в огонь и часто в воду. Ученики Твои не смогли исцелить его”…
   Последние слова, видно, очень огорчили Учителя.
 “О, род неверный и развращенный! Доколе буду с вами? Доколе буду терпеть вас?– окинул суровым взором двенадцать избранников.- Не хотите ли вы уйти?” 
   Они молчали в растерянности. Один Петр воскликнул:”Господи, к кому мы пойдем?! Ты имеешь слова жизни вечной! Мы познали, что Ты Христос, Сын Бога живого”…
   И подвел одержимого мальчика, который выглядел совсем одеревеневшим. Только глаза суетливо бегали, более кося на левое плечо.
   Но лишь Учитель прикоснулся к голове его, бес, жалко тявкая со страху, бросился вон, и мальчик тотчас исцелился –  на счастье отцу.
   Оставшись наедине с Учителем, апостолы спрашивали:”Почему же мы не смогли выгнать этого беса?”
   “По неверию вашему, –  отвечал Он и указал на гору, – Истинно говорю: если будете иметь веру с горчичное зерно и скажете этой горе – Поднимись и упади в море! – она так и сделает. Ничего не будет невозможного для вас, когда примите Духа Святого”.
   Однако сколько уже знамений Силы Господней видели ученики, а все же сидели в них, как мелкие бесы, сомнения, не позволявшие вере окрепнуть. 
   И это даже странно. Ведь когда заметишь, к примеру, из окна, как быстро бегут облака по небу, легко веришь –  это дует ветер. То есть не просто веришь, а твердо, без всяких сомнений, знаешь.
   Именно такой простой и твердой веры ожидал Учитель от учеников, являя им Божественные чудеса. Снова и снова наставлял и терпеливо готовил к сошествию Духа.
   Как на свадьбе в Кане галилейской превратил Он простую воду в прекрасное вино, так и простых людей, учеников Своих, преображал в апостолов – посланников с вестью о Царстве Небесном.
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
                                                              Часть вторая
                                                   Ветхие люди
 
                                                                           1
 
 
Фарисеи
  Провинция Галилея совсем не велика.
  До Иерусалима, что в соседней Иудее, всего-то три дня прямого пешего пути. А слухи о новом пророке-чудотворце разбежались по окрестностям со скоростью резвых верблюдов.
   В синедрионе, верховном суде, особенно заинтересовались исцелением прокаженного.   
   И вот в Палате тесаных камней при Иерусалимском храме собрались книжные, ученые люди во главе с первосвященником - семьдесят один человек. Они разбирались в иностранных языках и врачевании, в астрологии и колдовстве. Но главное - знали каждую букву закона Божьего и строго следили за его исполнением. Поэтому к чудесам всякого рода относились очень серьезно. Оценивали их, разделяя на два вида. Есть те, что по плечу каждому, кто исполнен Духом Божьим. А вот чудеса мессианские способен творить только посланный Богом истинный Спаситель-мессия, о приходе которого возвещали еще древние пророки.
   “До нас дошла молва об исцелении проказы, – сказал первосвященник, оглядывая сидящих полукругом мудрецов, – Доныне лишь Господь избавил Иова от такой напасти. И мы должны в подробностях исследовать нынешний случай. Да вообще все дела этого человека из Галилеи! Хотя, конечно, оттуда вряд ли явится что-нибудь хорошее”… 
   Тут же выбрали нескольких наблюдателей, которые немедля отправились к берегам Киннеретского озера в Капернаум.
   Наверное, в душах своих они уже имели предубеждение - настрой против Учителя.
   Это были фарисеи, что значит – обособленные. 
   Самодовольные, они невероятно гордились своей набожностью и надеялись на особое внимание Всевышнего. 
   Знали наизусть все заповеди, умели ко времени вставить в беседу назидательную цитату, но так истово следовали букве Закона, что забывали о его смысле. 
   Они считали смертным грехом, отложив богословскую книгу, оглядеться да сказать, к примеру: “Как прекрасен этот цветущий сад!”
  Более всего их беспокоило, какую одежду следует надевать в том или ином случае, какую пищу считать чистой, а какую нет, на какое именно расстояние от дома можно удалиться в субботний день…
  Только друг друга они называли “хабэр”, то есть товарищ, союзник. 
  На всех прочих, не слишком сведущих, смотрели с презрением. Таких считали нечестивцами и не хотели иметь ничего общего, именуя  “ам-хаарец”–  деревенщина. Вместе с ним и молиться-то нельзя. И сесть за один стол  – ни в коем случае! Даже накормить голодного невозможно…
   “Невежда не боится греха, ам-хаарец не может быть праведным, - говорили меж собой спесивые фарисеи, – Как может сделаться мудрым тот, кто ходит за плугом, щелкает бичом, гоняет волов? Ум всякого плотника, кузнеца или горшечника занят лишь ремеслом. Им не увидеть свет Закона!”
   Можно сказать, Закон стал для них идолом, золотым тельцом, которому они поклонялись. 
  Словом, фарисеи жили не как дети Божии, но именно, как рабы Закона.
  Над ними нередко подшучивали, давали всяческие прозвища.
  Например, хицай, то есть – “не-разбей-лба”. Это потому, что, опасаясь соблазна от женщин,  ходили, опустив  глаза в землю, и натыкались то и дело на стены, двери, стволы деревьев. 
   Или “крашеный”, что подразумевало их лицемерие - тонкий, как краска, слой набожности, под которым ничего хорошего не увидать.
 
Обличение
   Придя в Галилею, посланники синедриона поначалу ни во что не вмешивались. Только наблюдали за Учителем.
   Впрочем, уже толпы Его слушателей вызывали у них зависть. 
   Фарисеи  ревниво следили за Ним, стараясь отыскать какие-нибудь нарушения Закона. Перед ними был соперник-самозванец, который проповедовал без разрешения церковных наставников, то есть не имел никаких прав на учительство, но говорил властно от Своего лица. Это сразу возбудило подозрения.
   Как-то к дому Петра, где в то время отдыхал Учитель, подошли четверо, неся на постели расслабленного. 
   Было заметно, насколько он неподвижно-тяжел. Отягощен не только болезнью, но греховно прожитыми годами. И еще неизвестно, что больше его угнетало…
     Увидев это, Учитель сказал:“Прощаются тебе грехи твои”.
    “Ну вот, пожалуйста! – возмутились про себя некоторые фарисеи, – Сразу явное богохульство! Кто может прощать грехи, кроме одного Бога!?”
   Хоть и тайными были эти неприятные помыслы, но Учитель прочитал их, как открытую книгу.
  ”Для чего мыслите худое в сердцах ваших? Знайте, что Сын Человеческий имеет власть на земле прощать грехи. – И приказал расслабленному, – Тебе говорю: встань, возьми постель твою и иди в дом твой!”
   Тотчас поднялся он и легко собрал, на чем лежал. 
  “Вот ты стал здоровым, больше не греши, чтобы не случилось с тобой чего худшего,”– пожелал Учитель.
   И счастливец вышел на улицу. А все видевшие это прославляли Бога, давшего такую власть человеку.
 “Ах, какая радость! – говорили меж собой, – Чудные дела свершились нынче перед нами”.
 
                                                                     ***
  Создав наш мир за шесть дней, на седьмой Творец отдыхал от трудов. Благословил его и повелел оставлять в этот день все дела, но каждый миг посвящать Богу.
   Увы, книжники и фарисеи обременили этот субботний день множеством странных, если не сказать глупых, запретов, лишили его радости. 
   Даже трудно сразу сообразить, почему еще накануне праздника грешно, к примеру, засунуть ткани в красильный чан. Да потому оказывается, что окрасятся-то они точно в субботу, а это совсем недопустимо. 
   Как раз на седьмой день недели Учитель обычно проповедовал в синагоге. 
   Однажды среди прочих слушателей заметил Он человека, у которого правая рука совсем высохла и висела бездвижно, как отмершая ветвь. Весь вид его говорил о серьезной болезни.
   Учитель, конечно, знал, что в синагоге немало фарисеев, однако призвал сухорукого встать и выйти на середину зала. 
   А затем  обратился к сидящим вокруг:”Спрошу я вас, что должно делать в субботу? Добро или зло? Спасать души или губить?”
   Никакого ответа! Фарисеи молча наблюдали.
   Тогда Учитель посмотрел на них, будто на немую, бездушную стену из тесаных камней, и сказал тому больному человеку:”Протяни руку твою!”
   Бедняга и забыл, что давно уж не в силах хотя бы чуть-чуть пошевелить правой рукой. Поднял ее, протянул вперед, и только тут сообразил - рука-то совершенно здоровая!  Хоть на весла садись! 
   С восторгом и слезами оглядывался он по сторонам, думая, что все собравшиеся в синагоге рады его чудесному исцелению. Да не тут-то было!
   Лица фарисеев горели праведным гневом. Злобно сверкали глаза. Еле сдерживаясь, шепотом толковали они меж собой, насколько грубо нарушен закон о субботнем покое.
   “А как поступите сегодня, если домашнее животное свалится в яму?” – спросил Учитель.      Несколько голосов сразу воскликнули запальчиво:”Позаботимся, конечно!”
   “Итак, в субботу можно делать добро, – кивнул Он, – Значит, суббота для человека, а не человек для субботы”.
 
                                                                      ***
 
   В другой раз привели к Учителю такого больного, что только руками развести, – слепой, глухой, немой да вдобавок бесноватый.
   То есть бес постарался - отнял у несчастного все пути к вере: глаза, слух и язык. Отгородился, как мог, от мира.
   В общем, необыкновенный случай.
   Обычно-то маги и заклинатели начинали с того, что пытались установить связь с бесом. Только узнав имя бесовское, возможно его изгнать.
   А тут просто какой-то закупоренный горшок, неприступная крепость! Разве достучишься до цепкого беса? 
   Он так разнежился в слепоглухонемом, как в собственном доме, почитая себя господином этой души навеки.
   Но лишь только Учитель подошел к больному, бес сильно обеспокоился – его беспросветно-темное жилище быстро наполнялось светом.
   Как голоса боевых труб разрушили некогда стены города Иерихона, так Учитель, гоня злые силы, одним властным словом уничтожил всякие преграды.
   Бес вылетел, будто ошпаренный, и к человеку вернулись разом и слух, и зрение, и речь.
Точно вынырнув из глубокого омута или очнувшись от дурного сна, изумленно впитывал он полноту новой жизни –  видел день, слышал птиц и сам желал воспеть славу Богу.
   “Ничего не бойся, – сказал ему Учитель. – Только веруй!”
   И люди вокруг удивлялись все больше, потому что никогда такого не происходило на их памяти. 
   “Не это ли Христос, Сын великого царя Давида, о котором говорили древние пророки? –  толковали они меж собой,  –  Ведь ясно сказано было: Он придет и спасет вас. Тогда откроются глаза слепых, и уши глухих отверзнутся. Тогда хромой вскочит, как олень, и язык немого будет петь”…
 
                                                                   ***
   Трудно представить, насколько все эти разговоры раздражали книжников и фарисеев.
  “Причем тут пророчества Исайи о сыне Давида, если этот человек совсем не царского рода, а из простой семьи плотника, из захолустного Назарета! Явный самозванец!”
    Нет, они уже не могли наблюдать молча.
    Конечно, просто так оспаривать, отрицать чудеса было бы совсем глупо –  слишком много свидетелей. И фарисеи ломали головы, чтобы сыскать подходящие, удобные для себя объяснения. 
    В конце концов, некоторые из них объявили Учителя обычным магом, научившимся разным колдовским премудростям и фокусам в Египте. А другие, и того более, начали убеждать народ, что все дело в договоре с князем тьмы, повелителем мух, Вельзевулом. Мол, только с его помощью возможно легко изгонять бесов.
   Простые люди все-таки доверяли ученым фарисеям да книжникам, и, услыхав эти слова, слегка попятились от Учителя.
    Так Сын Божий, принесший в наш мир любовь, столкнулся с открытой неприязнью и даже с враждой.
    Впрочем, Он тут же спросил своих обвинителей:”Вы думаете, сама бесовская сила помогает Мне бороться с бесами? Но если в их стане распря и несогласие, если они воюют меж собой, то как же устоит царство зла?”
   Фарисеи глубоко задумались, что бы такое сказать, какие слова древних пророков были бы к месту. Казалось, мысли их, не находя ответа, кружатся и жужжат над головами, как назойливые зеленые мухи. А лица их будто бы прикрылись серой, едва прозрачной пеленой.
  “Выдаете себя за служителей веры, но неспособны отличить добра от зла. Или назовите дерево добрым и плод его добрым, или назовите дерево плохим и плод его плохим, ведь по плоду познается дерево, – продолжил Учитель, – Я исцеляю Духом Божиим. Всякий грех и хула простятся человекам, а хула на Духа не простится – ни в этом веке, ни в будущем. Кто не со Мною, тот против Меня!
   Некоторые из фарисеев ощутили вдруг смертную тоску, что возникает у безмерно истомленного путника, заплутавшего в пустыне. И пора бы вскричать о помощи, да нет слов, и язык так тяжел, точно бревно сырое.
   Все звуки для них исчезли, и в полной тишине, словно с небес, властно звучал голос Учителя:“Горе вам, книжники и фарисеи, лицемеры, что затворяете Царство Небесное человекам, ибо сами не входите и хотящих войти не допускаете. Горе вам, что уподобляетесь окрашенным гробам, которые снаружи кажутся красивыми, а внутри полны костей мертвых и всякой нечистоты; так и вы по наружности кажетесь людям праведными, а внутри исполнены лицемерия и беззакония”…
   Будто и вправду прикоснувшись к гробам и желая очиститься по тогдашним правилам, Он поднял сосуд со свежей водой, в которой был растворен пепел рыжей телицы, и окропил все вокруг. 
  “Горе вам, книжники и фарисеи, лицемеры, что строите гробницы пророкам и украшаете памятники праведников, и говорите: если бы мы были во дни отцов наших, то не были бы сообщниками их в пролитии крови пророков; таким образом вы сами против себя свидетельствуете, что вы сыновья тех, которые избили пророков”…
   И чем далее говорил Учитель, тем лица фарисеев проступали отчетливей. И не было в них ничего доброго, благостного, а лишь ожесточение и твердокаменная упертость, какая бывает только у валунов, скатившихся с горы и лежащих прямо посреди дороги.
 
                                                                 ***
   Фарисеи слишком высоко ценили себя, чтобы прислушиваться к словам какого-то безвестного Галилеянина. Как может Он в чем-то их обличать? Как смеет?! 
   Ведь они порядочные, достойные люди, истово соблюдающие Закон Божий, что подобен для них огромному древу, на каждом листочке которого легко найти правила для всех случаев жизни, – не поклоняться другим богам, почитать субботу, не произносить ложные свидетельства, не красть и не убивать… 
   Стоит только спросить фарисея, как возместить причиненный вред, и он сразу разъяснит по закону: если тебе выбили глаз, следует и обидчику выбить. Ну, это довольно просто – зуб за зуб, руку за руку, ногу за ногу, рану за рану и ушиб за ушиб. 
   Хотя встречаются, конечно, куда более сложные для разумения дела.  Как быть, к примеру, когда вол забодает кого-то насмерть? Оказывается, надобно побить его камнями, но мяса не есть. Хозяина же вола считать невиновным. Однако если этот вол издавна славился бодливостью, а хозяин его не стерег, то положено казнить обоих разом.
   Впрочем, фарисеям было мало писаного Закона. Они уверяли, что Господь дал Моисею на горе Синай еще и устные распоряжения – множество предписаний, охватывающих буквально всю жизнь. И они с наслаждением, без устали их изучали.
   Надо было твердо знать, как правильно омывать посуду и руки перед едой. Какую молитву читать стоя, а какую – сидя, кто и когда имеет право приносить жертвы, каковы именно субботние и пищевые запреты…
   Один фарисей едва не заморил голодом своего сына, заставляя соблюдать пост. А другой в праздник Кущей велел разобрать крышу дома, заменив ее ветвями четырех видов деревьев, чтобы его новорожденное дитя встретило праздник, как положено –  под сенью «шатра».
  Фарисеи не сомневались, что это единственный путь к спасению, что такое исполнение закона позволит им достичь милости Божьей –  вечной жизни.
  Они нарочито сутулились, показывая, насколько велик груз правил, которые несут на плечах своих. Смолоду казались дряхлыми стариками.
   И само древо фарисейского закона выглядело не совсем живым. Скорее – мертвым, ветхим, с давно высохшими листьями и плодами.
   Учитель, впрочем, не отменял древний закон. Он становился выше закона. Его сила являлась в любви, а не в подробном знании и соблюдении правил. Сам был свободен и других освобождал от рабства закону, превращая ветхих людей в детей Божьих.
   Божественным словом и делами Своими орошал это древо, наполнял соками жизни, чтобы давало плоды, доступные каждому, а не только избранным.
   Все отверженные находили в Нем заступника. Мытари-сборщики налогов, которых не признавали за людей, и уличные женщины оказывались среди тех, кто окружал Его. Даже разбойнику Он обещал Царствие Небесное.
   Слыша упреки, Учитель говорил:“Не здоровым нужен врач, а больным. Пойдите и научитесь, что значит: “милосердия хочу, а не жертвы”. Я пришел призвать не праведных, но грешных”.
   Однако фарисеи, строившие пышные гробницы пророкам древности, возненавидели явившегося среди них истинного Пророка, не поверили Ему, не захотели узнать в Нем Спасителя.
   Чем ясней были обличения Учителя, чем больше людей собиралось вокруг Него, тем сильнее разгоралась ненависть фарисеев. Возможно, в глубине души иные из них сознавали, что Он прав, но признать никак не могли. Для них Он не был ни Богом, ни Сыном Божиим, ни Спасителем.
   Нельзя, конечно, называть всех этих людей совсем плохими, темными и глупыми. Учитель гостил в их домах, беседовал с ними о вере. Некоторые из фарисеев принимали Его учение, когда начинали понимать – оскверняет человека не то, что в него входит, а то, что от него исходит, то есть слова, дела, мысли. Не столь вредна какая-нибудь нечистая пища, как дурные, порождающие грех, побуждения сердца.
 
                                                                         2
 
Жестоковыйные
   Все дела Учителя так велики, что не помещались в голове обычного, ветхого человека. 
   Что говорить о фарисеях?! Даже самые близкие ученики не всегда Его понимали.  
   Он проповедовал о Царствии Небесном, о любви между Богом и  человеком, о спасении души…
   А они надеялись, что Учитель вот-вот объявит Себя новым царем, поднимет восстание, изгонит, как бесов, завоевателей-римлян и восстановит великий Израиль, каким был при царе Давиде.
   Хоть и слышали они обличительные речи о фарисеях, однако все же уважали этих избранных богословов и огорчались, когда те выступали против Учителя.
   Они дивились и Его словам о том, что богатому очень трудно войти в Царство Небесное, поскольку были уверены, – богатство дается Богом за праведность.
   Петр прекрасно помнил, как Учитель впервые заговорил о страданиях, которые уже вскоре ждут Его в Иерусалиме, – суд и поругание, избиение и распятие, смерть и воскресение. 
   Впрочем, о воскресении тогда никто всерьез не задумался. Все смутились, опечалились. И слышать страшно, и не верилось. Но, вероятно, сами древние пророки Илья и Моисей открыли на горе Преображения близкое и ужасное будущее. 
   За что же Ему такой позор и мучения, будто Он беззаконный разбойник?!
   Казалось, Учитель устал, изнемог, ослаб духом, если так спокойно рассказывает о своей смерти. 
   Петр отозвал Его в сторону и принялся горячо уговаривать: “Зачем Тебе идти в Иерусалим?! Будь милостив к Себе! Да не будет этого с  Тобою!”
   “Отойди от Меня, сатана! – воскликнул вдруг Учитель, поглядев куда-то мимо, поверх головы, –  Ты Мне соблазн! Думаешь не о том, что Божие, но что человеческое”…
   Петра напугали эти слова. Никак не мог сообразить, почему Учитель сказал так жестко. Но сейчас-то все прояснилось. 
   Сам того не ведая, Петр выступил как искуситель. Устами его говорил злой дух. Умолял избежать гонений и ненависти, презрения и смерти, зато принять полную власть над земным царством.
   Но ведь когда-то среди дикой пустыни именно это предлагал Сыну Божьему князь бесовский – сатана. 
   Конечно, не просто уразуметь, что истинный путь Спасителя – страдания. 
   В те времена апостолы не могли этого понять. И думать не думали, что, следуя за Учителем, сами неизбежно испытают смертные муки.
 
                                                                        ***
   Ученики ожидали, что займут высокое положение в грядущем Царстве Небесном. 
   Будут, наверное, заседать в каком-нибудь тамошнем верховном суде, вроде синедриона. 
   Много раз, не стесняясь Учителя, затевали они совсем глупые споры: кто наиболее достоин самой важной должности?
   Однажды Учитель привел ребенка, поставил среди них и сказал:”Истинно говорю вам, если не обратитесь и не будете как дети, не войдете в Царство Небесное”.
   Ученики растерялись, не зная, что и  думать. Ну, причем тут какое-то дитя?
   “Кто умалится, как это дитя, – продолжил Учитель, – Тот и больше в Царстве Небесном”.
   Тогда и это не просто было осознать. 
   Лишь теперь они уяснили, что Учитель призывал их не к господству, а к служению людям. Он хотел, чтобы оставили они свои прежние мысли и желания, смирили себя и не стремились к земной власти.
   В другой раз пришла к Нему Саломия, мать братьев Зеведееевых. А за нею поодаль и сами Иаков с Иоанном. 
   И начала она что-то просить, будто у царя, смущаясь и кланяясь в ноги. 
   Речь ее была путана и неразборчива, так что Учитель переспросил, чего же она хочет.
   ”Скажи, чтобы два сына мои сели у Тебя на почетные места, – молвила Саломия, – Один по правую руку, а другой по левую в Царстве Твоем”.
  Видимо, сами апостолы уговорили мать обратиться к Учителю.
  “Не знаете, чего просите, – отвечал Он, – Можете ли пить чашу, которую Я буду пить, или креститься крещением, которым Я крещусь?”
    “Можем!” – воскликнули братья без всяких сомнений.    
   А того и представить пока не в силах, какова эта чаша, каково это крещение.
   Ведь наполнена чаша муками, скорбью и смертью. А крещение – это распятие на кресте. 
Сами того не подозревая, просили братья Зеведеевы допустить их к страданиям, ожидавшим Учителя. 
   “Чашу Мою будете пить, и крещением, которым Я крещусь, будете креститься, – сказал Он, – Но дать сесть у Меня по правую сторону и по левую — не от Меня зависит, но кому уготовано Отцом Моим”.
    Однако остальные ученики, услышав этот разговор, почувствовали себя обойденными и вознегодовали на Иоанна с Иаковым. Любовь и единодушие между ними были еще далеко не прочны и легко рушились. Каждому хотелось быть на лучшем месте в новом царстве, которое, как им представлялось, должен основать Учитель.
   “Вы знаете, – подозвал Он своих апостолов, – что князья господствуют у народов и мнимые владыки властвуют, но между вами да не будет так. Кто хочет между вами быть большим, да будет вам слугою. И кто хочет между вами быть первым, да будет вам рабом”.
   И поведал Учитель о двух людях, молившихся в храме:“Благочестивый фарисей  благодарил Бога за то, что он не таков, как прочие, –  часто постится, соблюдает закон, жертвует на храм и не похож на “этого мытаря”. А мытарь стоял вдали, не смея поднять глаз, и сокрушенно повторял: “Боже, будь милостив ко мне, грешнику!” Говорю вам, - заключил Он притчу, - Кто возвышает себя, тот унижен будет, а кто унижает себя, тот возвысится”…
   Ах, как не просто принять это всем сердцем, всей душой!  
   Так тяжело освобождаться от гордости, от желания стать первым среди многих. Так трудно примириться с тем, что Учитель ведет их путем страданий и смерти.   
   Но лишь пройдя с Ним по этой дороге, возможно участвовать затем в Его славе.
 
                                                                   ***
   Как-то, направляясь в Иерусалим на праздник Кущей, Учитель выбрал короткий путь, ведущий через провинцию Самария. 
   А в тех местах сыздавна недолюбливали и южных соседей – иудеев, и северных – галилеян. 
   Когда наступил вечер, Учитель с апостолами вошли в ближайшую деревню, чтобы подыскать ночлег. Однако самаряне не пускали их в дома. 
   Тогда Иоанн с Иаковом невероятно разгневались. “Хочешь ли, – обратились к Учителю, –  Мы скажем, чтобы огонь сошел с неба и истребил их?”
   “Не губить души я пришел, а спасать!” –  резко отвечал Он. А позже рассказал историю о человеке, которого избили и ограбили разбойники. 
   Еле живой лежал на обочине дороги, и мимо прошли, не остановившись, священник и добропорядочный иудей. Только самарянин сжалился над ним – перевязал раны и отвез на постоялый двор.
   Неизвестно, насколько уяснили “сыны грома” рассказанную Учителем притчу.
   Вообще об учениках можно сказать словами Господа, обращенными к Моисею:”Я вижу сей народ, и вот, народ он – жестоковыйный”.
    Иначе говоря, с такой твердой, как бревно, шеей, что голову не склонить. То есть упрямый народ, непослушный и своевольный.
    Каждый их день рядом с Учителем был наполнен близостью с Богом и потому – невероятно чудесен. 
   Да так уж устроены ветхие люди, что ко всему привыкают. К чему-то совсем легко. К иному, как говорится, со скрипом. Но рано или поздно – непременно. И любые чудеса тогда становятся заурядными, обычными. 
   Конечно, Учитель огорчался, когда Его не понимали, когда глаза учеников не видели, а уши не слышали. Но все же терпеливо наставлял, воспитывал Своих апостолов. 
   И радовался каждый раз, когда что-то для них прояснялось, будто распахивались окна в сумеречном доме.
 “Славлю Тебя, Отче, Господи неба и земли, - восклицал в такие минуты, - что Ты скрыл это от мудрых и разумных и открыл это младенцам”.
   Он так и обращался к ним – “дети мои”!
   Наконец, подошло время, когда ученики должны были стать “ловцами человеков”. 
   Как-то ранним утром, едва лишь осветились солнцем воды Киннеретского озера, собрал Он двенадцать самых близких и сказал:“Поднимите глаза ваши и взгляните на нивы, как они уже побелели к жатве... Жатвы много, а работников мало”.
   Тогда при каждой иудейской церкви имелись посланники-“шелухим”, или апостолы, если по-гречески, которые доставляли письма, собирали пожертвования, сообщали о днях праздников. По двое ходили они из города в город.
   Так и Учитель избрал Своих апостолов. Однако ожидала их совсем не простая работа. Было опасно в ту пору проповедовать Царство Небесное от имени Сына Божьего. 
  ”Вот Я посылаю вас, как овец среди волков, – сразу предупредил Учитель.- Итак, будьте разумны, как змеи, и бесхитростны, как голуби. Берегитесь же людей, ибо предадут вас в судилища, и в синагогах своих подвергнут бичеванию”...
   Он глядел на Киннеретское озеро и будто бы видел на спокойной поверхности будущее. Те близкие уже времена, когда апостолы пойдут по всем сторонам света с рассказами о Его жизни и учении. 
   Но, увы, никакого покоя различить там не удавалось. Хоть и утренним было солнце, а свет от него исходил вечерний, красный, отчего озеро, казалось, горело, наполненное кровью.
    Учителю захотелось ободрить и Себя, и апостолов:“Не пять ли малых воробьев продаются за монету? И ни один из них не забыт у Бога. А у вас и волосы на голове все сочтены. Итак, не бойтесь - вы лучше многих воробьев”.
   И апостолы, не ведая будущего, развеселились. Поглядывали друг друга, пытались сосчитать волосы на лысеющей голове Петра и решали, кто из них больше на воробья похож.
   Они еще не до конца понимали, что с этого дня  их жизни, как и жизнь Учителя, отданы в служение Богу и любви.   
 Он дал им власть над нечистыми духами, власть исцелять больных и врачевать всякую немощь. Теперь они смогут именем Его изгонять бесов, говорить на новых языках, брать змей голыми руками, и даже никакой яд смертельный не повредит им.
 Они избраны, чтобы стать похожими в делах своих на Учителя, и сеять в мире Слова Его. 
                                                                     ***
   Апостолы не взяли с собой в путь ни золота, ни серебра, ни меди, ни сумы дорожной.
   Словом, отправились налегке, надеясь на пропитание за труды свои. 
   В городах и селениях искали пристанища у достойных людей, и, входя, непременно говорили: “Мир дому сему”. И благая жизнь воцарялась в том доме.
   А если их не принимали и не слушали, что тоже нередко бывало, уходили они, отрясая прах с ног своих. Так обычно поступали иудейские путешественники, вернувшись из чуждых языческих стран.
   И если встречали их с ненавистью в одном городе, убегали они в другой. Но вытерпели до конца все гонения.                                    
  Когда по прошествии дней апостолы возвратились, восторг светился в их глазах – они исполнили все наказы Учителя. 
   Возбужденно, наперебой рассказывали обо всем, что сделали. 
   Как творили чудеса, исцеляя больных, как повелевали бесам.
   Поведали и о некоем  постороннем человеке, который изгонял нечистую силу именем Господа. Но апостолы запретили ему, потому что он не из числа двенадцати избранных.. 
   На этом Учитель прервал их, сказав: «Кто не против нас, тот за нас. Нужно ли останавливать такого?”
   И еще попросил, чтобы не гордились дарованной им силой. 
   Ветхие-то люди непременно желают почестей и, конечно, довольны, если вдруг возвысились над окружающими. Но рядом с Богом нет места мирской славе.
  “Тому не радуйтесь, что духи вам покоряются, а радуйтесь, что имена ваши записаны на небесах”, – мягко наставлял Он, чувствуя, что ученики могут возгордиться своими делами, как это случилось некогда с князем тьмы Люцифером, падшим с неба, как молния. 
   Более всего Учитель беспокоился о душе, имеющей такую ценность, что весь внешний мир ее не стоит – погубление души вознаградить нечем. 
   “Какая польза человеку, если приобретет весь мир, а душе своей повредит? – спрашивал Он, – Или какой выкуп даст человек за душу свою? Говорю же вам, друзьям Моим, – не бойтесь убивающих тело, а души не могущих убить, но бойтесь могущего и душу и тело погубить в геенне”.
   И отправил апостолов в пустынное место, чтобы отдохнули и успокоились после трудов своих. Он оберегал старательных, но все же спотыкающихся посланников. 
   Из ветхих людей, воспитывая любовью, создавал новых - детей Царства Небесного.
   Учитель предвещал, что еще суждено им как бы вновь родиться. То есть свыше - от Духа Святого. 
  Конечно, ученики многого не разумели. Однако очень велико было их желание принять новую жизнь. 
   Оставив близких, работу, дома, пошли они за Учителем. Судьбы их совершенно перевернулись и стали неизмеримо тяжелей. 
   Прежде все было достаточно просто, – они думали в основном о том, где, в какое время и как ловчее закинуть сети, чтобы быть с рыбой. Теперь же не столько руки и ноги, сколько души их должны были ежедневно трудиться. 
   Каждый день они учились заново понимать себя, людей, весь мир вокруг, а в первую очередь –  Бога. 
   Не устрашившись, взвалили они на себя едва выносимую ношу, но это сделало их достойными рождения от Духа Святого. 
   Учитель загодя готовил их к такому великому событию.
 “Дух дышит, где хочет, и глас его слышишь, а не знаешь, откуда приходит он и куда уходит”, – словно сказка звучали Его слова, и часто убегали от их сознания.
   Только сердце ощущало, что Дух Святой так близок – повсюду в этом мире,  и говорит с ними устами Учителя, уже рожденного от Духа.
   Три года они провели рядом с Учителем, который совершал чудеса, исцелял безнадежно больных, возвращал к жизни умерших и учил, как «власть имеющий», а слова Его были словами вечной жизни. 
   И когда апостол Филипп попросил Учителя явить, показать им Отца, то есть Бога Живого, услыхал такой ответ: “Столько времени Я с вами, и ты не знаешь Меня, Филипп? Видевший Меня видел Отца”. 
   Воистину, блаженны очи, созерцавшие то, что видели ученики! Многие пророки и цари желали бы видеть и слышать это, но им не довелось. 
   Как-то вечером, когда все они сидели подле очага, и огненные блики скользили по их лицам, придавая каждому умиротворенную задумчивость, Учитель молвил вполголоса: “Нет больше той любви, как если кто положит душу свою за друзей своих. Вы друзья Мои, если исполняете то, что Я заповедаю вам. Я уже не называю вас рабами, ибо раб не знает, что делает господин его; но Я назвал вас друзьями, потому что сказал вам все, что слышал от Отца Моего”.
   Наверное, в Своем коротком странствии с учениками Он действительно сказал все, что считал нужным.
   Но как бы хотелось узнать больше! Например, какие сны Он видел. Возможно, именно в эти часы Отец Небесный посылал Ему видения тех притч и заповедей, что слышали потом ученики.
   Вот не спеша идут люди из селения в селение. Каменистыми дорогами средь зеленых холмов и скалистых отрогов гор. Разговаривают о чем-то. Возможно, песни поют, хотя об этом сейчас нельзя сказать с уверенностью.
  Да теперь вообще трудно представить таких вот людей, не ищущих ни славы, ни власти, ни богатства, но мирно странствующих с проповедью добра и любви, с надеждой спасти многие грешные души.
   Был свет дня – и угас. Но вновь возгорелся. Уже навеки. И озаряет весь мир.
   Так уставший путник в ночи видит огонь костра. Да вдруг – какое отчаяние! – огонь исчезает. 
   Мрак беспросветней, и камни ранят ноги. Но это лишь изгиб дороги. Лишь три шага еще во тьме…
   А впереди Свет истинный – Иисус Христос.
 
Лазарь
  В небольшом селении Вифания, что на склоне Елеонской горы близ Иерусалима, жил Лазарь с младшими своими сестрами Марфой и Марией.
   Иисус любил этих людей и не раз, посещая иерусалимский храм, останавливался в их гостеприимном доме.
   Однажды Он получил известие о тяжелой болезни Лазаря.
   “Не к смерти эта болезнь, но к славе Божией, – сказал тогда Иисус посыльным, – Да прославится через нее Сын Божий”.
   А как минуло два дня, объявил, что надобно теперь идти в Иудею.
   Ученики совсем не поняли, как заболевание может быть к славе Божьей. А услыхав про поход в Иудею, окончательно смутились и напугались. Ради чего это, когда болезнь не смертельная?
   “Давно ли там искали побить Тебя камнями?– спрашивали Учителя так, будто Он дитя неразумное, - И Ты опять идешь туда?!”
    Ну конечно, фарисеи и книжники могли устроить всякие неприятности, но Иисуса не устрашали преследования. Он хорошо знал, какой земной путь Ему уготован.
   “Друг наш уснул. Иду разбудить его”…
   Ученики было порадовались – мол, это хороший знак, потому что обычный крепкий сон как раз к исцелению. Если заснул, непременно выздоровеет, так что некуда торопиться…
   Да речь-то шла о смертном сне, и Учителю пришлось объяснять:”Лазарь умер. Но мы пойдем к нему”.
   “И умрем с ним”, – вздохнул обреченно апостол Фома, не разумея, зачем, подвергаясь многим опасностям, спешить к могиле. 
   В таком угнетенном расположении духа и отправились в Вифанию. 
   Название это можно перевести как “Дом бедствия”. Хотя место само по себе ни о чем дурном не напоминало. Напротив, радовало глаз.
   По левую руку далеко внизу лежал в дымке великий и тесный город Иерусалим.
   А здесь в тишине и покое серебрились под легким ветром кроны олив, темнели незыблемые кипарисы и мерно колыхали листьями финиковые пальмы. Неподалеку ручей падал со скалы, и небольшая радуга прочно стояла над ним. Уже различались белые домики, обвитые ползучим диким виноградом. Такое уютное селение, где хорошо провести всю жизнь, размышляя о Боге… 
   На окраине их встретила печальная Марфа в разодранной по случаю горя одежде.
   Она сказала, что Лазаря уже похоронили и, разрыдавшись, воскликнула:"Господи, если бы Ты был здесь, не умер бы брат мой! Но и теперь знаю, чего Ты попросишь у Бога даст Тебе". 
   "Воскреснет брат твой, – произнес Иисус. – Я – воскресение и жизнь. Верующий в Меня, если и умрет, оживет. Веришь ли этому?" 
   Марфа пала к ногам Его:"Так, Господи! Верую, что Ты Христос, Сын Божий, пришедший спасти мир". 
   Тогда Учитель поднял ее и попросил позвать Марию, пока они отдохнут  здесь, в тени оливковых деревьев. 
 
                                                                         ***
   В доме Лазаря было многолюдно и скорбно. Родня, друзья, знакомые умершего семь дней после кончины навещали и утешали осиротевшее семейство. А кроме того, немало людей высшего сословия, почитая добродетели Лазаря, приходили из Иерусалима – старейшины, начальники иудейские, даже судьи синедриона.
   Услыхав от сестры весть об Учителе, Мария поспешила навстречу. И бывшие в доме устремились следом, подумав, что она отправилась к могиле брата – стенать и плакать.
   Однако нашли Марию у ног Иисуса. Подняв лицо, залитое слезами, повторяла она слова сестры:”Господи, если бы Ты был здесь, не умер бы брат мой!”
   И тут все собравшиеся на околице Вифании заметили, что и Учитель плачет. Впервые за все время апостолы видели такое.
    “Вот как Он любил Лазаря”, - шептались люди, – Мог бы, наверное, сделать так, чтобы тот не умер”…
    А Иисус сейчас горевал не только о друге, но обо всех живущих в этом мире, суетном и грешном, где мало истинной любви и веры.
   “Где похоронили его?” –  спросил Он, и сестры повели через селение, мимо их дома, в дальний конец сада к вырубленному в скале семейному склепу.
    Тут было как-то особенно тихо, будто скончались разом все звуки. Смолкли причитания и громкий плач родни. Не слышно даже птиц и пчел среди цветущих деревьев.
    Клонящееся к закату солнце освещало вход в склеп, уже закрытый камнем, при одном взгляде на который холодела душа и становилось ясно до боли, как непоколебима преграда между смертью и жизнью.
   “Отвалите камень”, – сказал вдруг Учитель.
    Сестры Лазаря решили, что Он желает, наверное, последний раз взглянуть на друга. Да лучше бы никто не видел эти тлеющие останки. Известно, всего три дня дух умершего парит над телом, но затем отлетает, оставляя безжизненную плоть.
   ”Четыре дня, как он во гробе, –  робко возразила Марфа, –  Уже смердит”.
   “Не сказал ли Я тебе, что, если будешь веровать, увидишь славу Божию?”– ответил Учитель и, устремив взор к небу, начал молиться.
   Конечно, сестры Лазаря знали о чудесах, творимых Иисусом, однако и думать не смели, что Он в силах возвратить их брата к жизни. 
   Но вот люди сдвинули камень в сторону. Открылся угрюмый зев пещеры, будто пасть самой ненасытной смерти. Солнце чуть высветило ступени, край выбитой в скале ниши, куда помещают покойных, и мельтешение пылинок.
  “Отче, благодарю Тебя, что ты услышал Меня, – говорил Учитель, - Я и знал, что Ты всегда услышишь Меня; но сказал это для народа, здесь стоящего, чтобы поверили, что Ты послал Меня”.
   После этого громким голосом, точно желая добудиться глубоко спящего, воззвал:
”Лазарь, выходи!”
   Казалось, не только звуки, но и время теперь притихло, замерло.
   Все вглядывались в темноту склепа, где смутно белело нечто. Внезапно оно поднялось и, склонившись у входа, выступило вон из каменной усыпальницы. 
   Дух возвратился в тело! Обвитый по рукам и ногам погребальной пеленой, Лазарь, подобный нераспустившемуся бутону, прислонился к скале и щурился, зевая, на заходящее солнце. 
   “Развяжите его, – сказал Учитель. –  Пусть идет”.
    Но не сразу осмелились подойти к воскресшему.
    Некоторые, упав на колени, восклицали:”Для Бога нет преград! Он победитель смерти!” Другие просто онемели. А многие вообще бежали прочь, не в силах перенести увиденное. 
    Сам Лазарь не понимал, что с ним такое приключилось. Почему он в саду? Зачем обвязан тканью? Откуда столько изумленных и напуганных людей? Лишь помнил, как заснул, и был сейчас разбужен…
   Еще за мгновения до того пребывал он в ином мире. А теперь стоял перед всеми живой и улыбался Учителю.
 
                                                             ***
   От Вифании до Иерусалима примерно полчаса неспешной ходьбы.
   Так что новость о воскресшем быстро облетела весь город. И недруги Иисуса немедленно созвали заседание синедриона. 
   Эти погибельные люди уже не хотели разбираться в самом чуде – от бесов ли оно или от Всевышнего Творца. Их не беспокоило, с чьей помощью Иисус воскресил Лазаря. 
   Синедрион пугало другое – теперь за галилейским Учителем пойдет множество народа, поверившего, что Он долгожданный Спаситель. Тут и до мятежа недалеко! А римские легионы безжалостно подавляют такие восстания. Худо придется всем провинциям Израиля. Но главное, синедрион непременно потеряет власть, а вместе с ней и доходы.
   Первосвященник Каиафа, от совести которого давно осталась лишь горстка пепла, заявил лицемерно –  лучше смерть одного человека, чем бедствие всего народа. 
   И синедрион постановил убить Иисуса. 
   Злоба фарисеев и начальников иудейских не знала предела. Окаменели сердца их и не принимали милосердное учение Иисуса. 
   Они выжидали удобного случая схватить Спасителя и предать смерти. Полагали, что Он обязательно придет в Иерусалим на праздник Пасхи.
   И Каиафа заранее распорядился, чтобы каждый немедля сообщил властям, если узнает, где Учитель.
   Тем временем Иисус, покинув Вифанию, удалился с учениками в маленький городок Ефраим, что на краю пустыни.
   Здесь провел Он последние тихие и спокойные дни, рассказывая о Царстве Небесном и о Своем втором пришествии в этот мир, когда мертвые воскреснут.
   А прежде явятся знамения на солнце и луне и звездах. Силы небесные поколеблются, море  возмутится. Люди будут умирать от страха, ожидая бедствий во вселенной. Но увидят Сына Человеческого, грядущего на облаке с великой силой и славой. Тогда восстанут из могил все умершие –  начнется суд над злодеями и прославление страдавших за Иисуса Христа.
   “Скоро ли всего этого ожидать?!” – вопрошали ученики. 
   “Посмотрите на смоковницу, –  отвечал Иисус,–  Когда она распускается, сами знаете, что уже близко лето. И когда увидите знамения, поймете, –  близко Царствие Божие!
Следите же за собою, чтобы сердца ваши не отягчались объядением и пьянством и заботами житейскими. Чтобы день тот не настиг вас внезапно, ибо он, как сеть, накроет всех живущих на лице земном”…
    Все же нелегко в это поверить. Хотя уже который раз явлена ученикам сила слова Божьего, и перед глазами их стоит, щурясь на закатное солнце, пробужденный от смертного сна Лазарь. 
    Однако заботы житейские сильно тяготили, отвлекая от всего небесного.
    Апостолы были смущены и напуганы. Слухи о том, что синедрион решил убить Учителя, волновали их в то время куда больше, чем Царство Небесное.
 
                                                               ***
   После чудесного воскрешения Лазаря множество людей уверовало в Иисуса, почитая Его предреченным Спасителем, пришествия которого давно ожидали. 
  Заметив такие настроения в народе, священники иудейские решили устранить живое свидетельство чуда  –  убить и Лазаря.       
  Однако он бежал из Иудеи и прожил в этом мире еще целых тридцать лет. 
  Вместе с сестрами Марфой и Марией проповедовал в Греции учение Иисуса Христа. 
  Но, говорят, с того самого чудесного дня  в Вифании никто больше не видел улыбки на лице его. 
  А вновь скончался Лазарь на острове Кипр, где долгое время был епископом.
                                                                      
 
                                                                     3
 
Страсти
    Незадолго до Пасхи Учитель с апостолами вернулись в Вифанию. Переночевали там и ранним утром в первый день недели направились в Иерусалим.
    Оставалось еще шесть дней до великого праздника в память об избавлении от египетского плена, но в город со всех сторон уже стекались паломники-богомольцы.
    Множество народа желало прикоснуться к воскрешенному Лазарю, услышать проповеди галилейского Учителя и, возможно, увидеть новые чудеса. Так что через некоторое время за Иисусом шла целая восторженная толпа.
    И Его апостолы, видя славу Учителя, забыли страхи. Радовались, как дети.
Все они были родом из небольших городков и селений. Не слишком-то любили шумный Иерусалим, в который по праздникам собирались миллионы. Но в этот раз многого ожидали от паломничества. Верили, что наконец-то сбудутся мечты, и Учителя примут с почестями, как царя и предреченного Спасителя. Близок день, думали они, когда освободит Он эти земли от римлян и установит праведное царство, где им достанутся, конечно, хорошие должности.
    Впереди уже отчетливо виднелось сияние золотой кровли храма и облачная белизна его мраморных стен. Прекрасен город Иерусалим!
    Но, глядя на него, Иисус вдруг заплакал, как совсем недавно по мертвому еще Лазарю. 
    Учитель знал наперед горькую участь города и жителей его. 
   “Придут дни, когда враги твои возведут вокруг тебя укрепления и окружат тебя, и стеснят тебя со всех сторон; и разорят тебя, и побьют детей твоих, и не оставят от тебя камня на камне”, – печально говорил Он на пути к Иерусалиму. 
   Полого спустившись в овраг, дорога привела в инжирный, или смоковничный, сад. Место так и называлось Виффагия, то есть обитель смоковниц. Всего несколько домиков располагались неподалеку у подножия Елеонской горы.
   Здесь Учителя встретили сотни людей, нарочно вышедших из города. 
   Тогда Иисус остановился, обратившись к Иоаннну и Петру:“Пойдите в селение и найдете ослицу и молодого осла, на которого никто из людей никогда не садился. Отвязав, приведите ко Мне. А если кто спросит, отвечайте, что надобен Господу”.
   И все случилось в точности, как Он сказал. Стоило апостолам свернуть за угол ближнего дома, увидали они привязанных к дереву ослицу и осленка. И вышел хозяин и спросил: “Зачем отвязываете его?” И Петр ответил: “Он надобен Господу”.
  Привели апостолы осленка. Вместо седла положили свои одежды на спину его. Сел Иисус и сказал: “Да сбудется реченное пророком: Царь твой грядет к тебе кроткий, сидя на молодом осле, сыне подъяремной”. 
   Весело ступал под Ним необъезженный белый ослик, не знавший до сей поры никакой работы. И народ приветствовал Учителя, прославляя за все свершенные чудеса.
   “Слава Сыну Давида! Благословен Царь, грядущий во имя Господне! Мир на небесах и слава в вышних! – распевали люди псалмы под звуки лютни и устилали дорогу своими одеждами да ветвями деревьев, – Славьте Господа, ибо он благ, ибо вовек милость Его. Вот врата Господа! Праведные войдут в них”. 
   Перед Золотыми воротами Иерусалима еще больше народа ожидало Иисуса. Все держали в руках пальмовые ветви – символ радости. Так обычно встречали царей, победителей и героев.
   “Благословенно царство, нисходящее с Небес!”– раздавались возгласы тех, кто думал, что Иисус Христос пришел утвердить Свое земное правление.
    Но это было торжество Царя, идущего на страдания. Сын Божий вступал в Иерусалим, чтобы смертью Своей искупить грехи человечества. 
    Впрочем, бывшие тут фарисеи и прочие враги Иисуса окончательно перепугались, глядя на этакое восторженное шествие. Им уже казалось, что весь мир идет за галилейским пророком. И схватить Его, конечно, вряд ли удастся. То есть пока – совершенно невозможно…
    Ах, как раздражало их бурное ликование народа! Некоторые из фарисеев, не в силах стерпеть, подходили к Учителю, шипя словами: “Запрети ученикам Твоим! Пусть ведут себя тише!”
   “Сказываю вам, – улыбался Он в ответ, – Если они умолкнут, то сами камни закричат во славу Сына Божьего”.
   Конечно, Иисус знал, что не только фарисеи, но многие из тех, кто сейчас встречает с восторгом, всего через несколько дней будут требовать Его казни
   Их радость сменится злобой, как только они поймут, что напрасно ожидать от Иисуса нового царства земного. 
   Но пока весь город Иерусалим был взбудоражен и жил надеждами. 
   Каждый вновь пришедший спрашивал: «Кто этот человек?» И ему сразу отвечали: «Это пророк из Галилеи Иисус”.
 
                                                                     ***
   Иерусалим в те времена был неспокоен. 
   Особенно по большим праздникам, вроде Пасхи, когда среди множества народа стекались сюда и лихие люди – воры, разбойники. 
   Римский управитель Понтий Пилат обязательно приезжал в город, чтобы лично следить за порядком, а в худшем случае – подавить мятеж. Правда, в распоряжении его имелось всего-то три тысячи человек войска. Так что очень многие иудеи лишь поджидали вождя, который поднял бы народ и прогнал римлян. 
   Не только апостолы, но и прочие свидетели чудес Иисуса видели в Нем настоящего предводителя. Однако Учитель не желал восстанавливать мечом царство земное. Его не слишком заботила чужеземная власть. Он хотел основать царство любви в душах человеческих.
    И все же иногда, томясь в ожидании очищения, говорил апостолам:”Огонь пришел Я низвести на землю, и как хочу Я, чтобы он уже возгорелся!” 
   Точно воды горного ручья, мчалось время в Галилее. Но здесь, в Иерусалиме, оно уподобилось стремительному водопаду, летящему со скал на камни, в пропасть, чтобы  вновь подняться легким облаком к небу.
  Ах, как быстро бежали в Иерусалиме праздничные будни!
  Нельзя сказать, что апостолы тогда хорошо понимали, но уже ощущали – все с ними происходит не случайно, не просто так. Во всем и повсюду промысел Божий, и воля небесная в каждом мгновении жизни. 
   В первый же день, по обычаю богомольцев, они с Учителем посетили храм.
   Будто огромный корабль, возвышался он на холме Мориа. 
   Кровля выложена золотыми плитами. Стены –  белым и зеленым мрамором. Навесы и столбы во дворах из ливанского кедра. А стройные колонны с медными подножиями увенчаны резными лилиями, с которых свисают на серебряных цепочках гранатовые яблоки. 
   В общем-то все устроено именно так, как тысячи лет назад указал Господь пророку Моисею.
   Однако сразу за мощными зубчатыми стенами во внешнем храмовом дворе неожиданно открывался взору шумный рынок. 
   Повсюду стояли длинные скамьи с товарами – с маслом, вином, ладаном. Зазывая покупателей, вопили торговцы. Суетились за столами хитрые менялы, предлагая годную для податей древнееврейскую монету. В загонах, чуя неладное, тревожно мычали и блеяли жертвенные овцы, козы, бычки и волы. А в клетках, выпятив грудь, обхаживая голубок, беззаботно ворковали глупые голуби. 
   Казалось, это не храм Божий, а переполненный всяческой живностью Ноев ковчег. 
   И, словно громадная зеленая волна великого карающего потопа, поднималась с востока Елеонская гора.
   Накануне Пасхи в каждом доме шла большая уборка. 
   Внимательно оглядевшись прежде, как всегда поступает хороший хозяин, Иисус подобрал обрывки веревок, быстро свил крепкий бич и взмахнул им, будто умелый пастух, со свистом. 
   “Не превращайте Дома Отца Моего в дом торговли!” – приговаривал, погнав скотину вон из храма.
   “Дом Мой есть дом молитвы, а вы сделали его гнездом разбойников!” – опрокинул Он скамьи и столы менял, с которых, позванивая,  врассыпную покатились монеты. И торгаши с менялами точно так же, только без звона, покатились врассыпную со двора.
   Вскоре храм совершенно очистился. 
   Растерявшиеся апостолы не верили глазам своим. Пожалуй, и целый воинский отряд не разогнал бы так быстро здешний базар.
 
                                                                     ***
   Тут как тут объявились высшие священники-саганы. 
   Их, конечно, оскорбило, что пришлый галилеянин называет Бога Отцом Своим. 
   Но куда более возмутило, как Он, будто господин, распоряжался в храме, лишая их немалого дохода – ведь каждый торговец платил им часть от прибыли. 
   “По какому праву это сделал?” – приступили священники к Иисусу. 
   И впрямь, бывшие здесь торговцы имели разрешения от иудейских правителей. 
   А вот пророки, вроде этого галилейского самозванца, всегда ведут себя дерзко и пытаются учить без всякого позволения. 
   Это наглое невежество, если не сказать – открытый мятеж! Только члены синедриона могут присвоить человеку звание учителя-раввина. Иначе он никто, простой выскочка…
   “Докажи, что имеешь власть поступать так!”
   “Разрушьте храм сей, – предложил Иисус, – А Я в три дня воздвигну его”.
   Слова эти показались грубой насмешкой, и священники вскричали:”Сорок шесть лет строили храм! А Ты говоришь о трех днях?!” 
   Ни они, ни сами апостолы не сообразили тогда, о каком именно храме идет речь. Но уже через несколько дней для многих это стало понятным.
   Священникам хотелось бы немедля схватить Иисуса. Судить да казнить! 
   Но, увы, никакой возможности – столько вокруг сочувствующих Ему паломников. Весь народ, собравшийся в храме, на Его стороне.
   Не знали они толком, как добиться смерти Иисуса и обсуждали это вновь и вновь на заседаниях синедриона. Не раз уже подсылали к Нему лукавых людей, чтобы те уловили неосторожное слово, которого достаточно будет для приговора.
   Все время в Иерусалиме Учитель был среди народа. С утра учил в храме. И приходили к Нему слепые и хромые, и увечные, и Он исцелял их
    Наверное, Иисусу было тесно и неуютно в большом городе. 
    Вечерами Он непременно отправлялся в Вифанию.
   Уже звезды появлялись на небе, а в воздухе разливалась свежая прохлада, когда Иисус с учениками, перейдя речку Кедрон, поднимались на Елеонскую гору. 
   Часто они останавливались отдохнуть в Гефсиманском саду.
   Едва шевелили листьями оливы над головой. Долина Иософатская укрывалась туманом и среди звезд явственно проступал Млечный путь.
    Все становилось призрачным – то ли есть на самом деле, то ли кажется. 
    Они усаживались под самой старой многовековой оливой, корявый и дуплистый ствол которой вроде бы шептал что-то древесным голосом.
   “Дети, недолго уже быть Мне с вами, –  слышались печальные слова, – Скоро простимся и покину Я вас”
    “А вернешься когда?”– вопрошал Петр.
    “О дне и часе том никто не знает, даже ангелы небесные, только один Отец Мой. Как во дни перед великим потопом люди ели, пили, женились и выходили замуж – ни о чем не думали, не тревожились. Но хлынули воды, истребив всех, кроме Ноя и семьи его в ковчеге. Будет так и в Мое второе пришествие, – тихо рассказывал Учитель, – Бодрствуйте, дети, потому что не знаете, когда Господь ваш придет. И берегитесь, чтобы не ввели вас в заблуждение те, которые прежде придут под именем Моим. Лжепророки в овечьей одежде, а внутри они – волки хищные. По плодам узнаете их. Собирают ли с терновника виноград или с репейника смоквы?”
    Апостолы словно сказку слушали и засыпали иной раз прямо на траве, но и во сне перед ними проплывали, будто яркие видения, слова Учителя. 
    Вот родители и братья, и друзья предают их. Вот гонят враги и бросают в темницы, и на растерзание диким зверям. Пытают и жгут на кострах. И отсекают мечами головы, и пилят пилами насмерть.
    Так было страшно, но они не боялись, веря, что Учитель непременно обережет их от бед.  
   “Любите друг друга, – проникал сквозь сон Его голос, –  Как Я возлюбил вас, так и вы любите друг друга. По тому узнают все, что вы Мои ученики, если будете иметь любовь между собою”.
   И просыпались они под старой оливой, улыбаясь, с мокрыми от росы лицами, так что и умываться совсем лишнее. 
   Уже знали – небо и земля кончатся, но слова Иисуса Христа всегда будут живы.
  
                                                                         ***
   Ах, так хотелось бы верить, что все люди, живущие в этом мире, прекрасны!
   Но нет –  что-то дикое и непонятное часто происходит с ними. Как, например, с  Каином, который из зависти убил Авеля, брата своего, да еще глупо врал Господу – мол, знать не знаю, где брат мой, не сторож я ему... 
   А кто теперь скажет,  что случилось вдруг с Иудой Искариотом, одним из двенадцати учеников?
   То ли разбогатеть он захотел, то ли напугался властей, то ли разочаровался в Учителе, отказавшемся от царства земного, и сам поклонился сатане, надеясь получить от него многие блага. 
   Очень может быть, Иуда любил Учителя, но еще больше завидовал – каждому слову и каждому движению, свободе, доброте и силе Его. Хотя рядом с Богом уместна одна лишь любовь, но возникает порой и такая сумасшедшая ревность от сознания собственной слабости и несовершенства. 
   Возможно, все это, сложившись в одно целое, и привело Иуду вечером, ближе к ночи на холм Сион – прямо во дворец первосвященника Каиафы. 
   По дороге он размышлял, какие слова послужат пропуском. Да все путалось в голове. Так что, подойдя к стражникам, сказал, запинаясь: “Пришел говорить о Сыне Божьем”.
   Они решили, что явился очередной безумец, и погнали прочь.
  “Какой подлый город! – раздосадовался  Иуда, – Никуда не пускают! Ничего без проволочек не сделаешь!” 
   У него было время одуматься, топчась у глухой стены и закрытых ворот. Однако он постучал вновь и теперь произнес отчетливо:”Хочу сообщить о самозваном пророке Иисусе из Галилеи!”
   Как раз в этот поздний час, собравшись во дворце,  члены синедриона обсуждали, где и каким образом безопаснее всего схватить Иисуса. Многие склонялись сделать это после праздников, когда схлынет из города народ. 
   Услыхав, что по тому же делу явился некий человек, Каиафа пожелал видеть его.
   Дворец первосвященника напоминал богатую крепость. 
   За мощной стеной располагались четыре двора, разделенные колоннадами, казарма для стражников, стойла для скота, зернохранилище и даже подвальная тюрьма, куда вел узкий проход из зала суда. 
    Именно в этот зал и привели Иуду. Он был не робкого десятка, но смутился, заметив, сколько здесь людей. Иуда думал, что переговорит с глазу на глаз с Каиафой – запросто, по-дружески обсудят, что к чему. А тут собрался едва ли не весь синедрион. 
    Свет от лампад все умножал, отбрасывая тени. И все они смотрели на него. Было душно и не видно за окнами неба, лишь мрачные отроги скал нависали, как могильные стены .
   “Я вам предам Его! – сказал вдруг Иуда слишком громко, не узнавая свой голос, – А что вы дадите мне?!”– Точно петух прокричал дважды.
    Священники поглядели друг на друга, коротко пошептались и предложили тридцать серебряных монет.
    Тридцать сребреников. Много это или мало? Ну, как взглянуть. С одной стороны, чтобы получить столько, надо трудиться треть года в поте лица. А ему-то, пожалуй, на все дело и часа без усилий хватит. С другого бока, это, конечно, ничтожная сумма – цена дешевого раба. Но пусть она унизит Учителя, проданного чуть ли не даром…
    Иуда согласно кивнул и тут же с жаром поведал, как удобнее, не привлекая внимания толпы, схватить Иисуса. 
    Ему уже нравилось, что весь синедрион внимательно слушает, не прекословя. Он чувствовал себя опытным полководцем, хотя время от времени опять обидно срывался на петушиный крик.
    Стражники проводили Иуду до ворот. Приятное возбуждение не оставляло его и на улице. Он ощущал свою значительность и желанную тяжесть тридцати монет в поясе. Вероломная его душа ничуть не тревожилась своей погибели. 
     Иуда и подумать, конечно, не мог, что, предавая Учителя, он исполняет древнее пророчество.
 
                                                                   ***
   Многие сотни лет назад Господь повелел каждой семье Израильской заколоть годовалого ягненка, а кровью его вымазать дверные косяки.
   И поразил тогда Господь язвой губительной все дома Египта. Но помеченные кровью не тронул, обойдя стороной.
   С тех пор спасенный народ и отмечал праздник, названный Пасха, что означает – миновал, прошел мимо.
   Непременно ели запеченного на огне ягненка с пресным хлебом и горькими травами, вспоминая предания о той страшной и великой ночи, когда двинулись сыны Израиля из египетского плена.
   “Господь же шел пред ними днем в столпе облачном, показывая им путь, а ночью в столпе огненном, светя им. Не отлучался столп облачный днем и столп огненный ночью от лица народа, – рассказывал Учитель начертанное в книге Исхода, –  Рукою крепкою вывел нас Господь из Египта, из дома рабства”.
   Тут апостолы спохватились:“Где велишь приготовить нам пасху?” 
   Учитель отозвал в сторону Иоанна и Петра:“Вот, при входе в город, встретится с вами человек, несущий кувшин воды. Идите за ним в дом, в который войдет он”…
   Апостолов обеспокоила такая таинственность. На всякий случай они вооружились мечами, будто заговорщики. Безопасней, конечно, было бы остаться в Вифании, но по закону Пасха должна совершаться в Иерусалиме.
   Иоанну с Петром предстояло многое успеть до вечера.
   Сойдя с горы Елеонской и миновав реку Кедрон, они подходили к городу с юга, когда неподалеку от Силоамского источника увидели простого человека с кувшином воды.
    Ни слова не говоря, повел он вдоль городской стены. Спустились они с холма Мориа и поднялись на Сион. 
  “Ох, сколько уже раз восходили мы на горы да холмы и опускались в долины да ущелья, чтобы вновь взойти, –  рассуждал по дороге Петр, –  Не таковы ли вообще жизни человеческие?”
   “Нам должно всегда пребывать на вершине, ближе к Царству Небесному”, – отвечал Иоанн и тут же подумал, что этакие мысли им прежде не являлись.
   Вдруг перед ними возникли стражники у ворот дворца Каиафы. И оба напугались – за тем ли человеком идут? Уже взялись за мечи под плащами. Но, к счастью, прошли дальше –  к большому богатому дому из хевронского мелового камня.
   Вообще-то немало знатных людей Иерусалима любили и почитали Иисуса. Ну, хотя бы тайные ученики Его – член синедриона Иосиф Аримафейский и Никодим, один из начальников иудейских.
   Вот и хозяин этого дома встретил их радушно. Петр в точности передал слова Учителя: “Время Мое близко. У тебя совершу пасху с учениками Моими”.  
    Их сразу провели на второй этаж в большую светлую горницу, чисто выметенную и устланную циновками. На длинном столе уже были расставлены тарелки с пресными хлебами и горькими травами, чаши и кувшины с вином и водой. Вокруг стола – низкие ложи, вроде кушеток. 
   Словом, всё было приготовлено для ужина. Исключая саму пасху.
   За ней-то и направились апостолы – прежним путем, вдоль городской стены, обсуждая хозяина дома. Они хорошо помнили, что Учитель исцелил его когда-то. Но заспорили, от чего именно, – от слепоты, немоты или проказы… 
   На скотном рынке Иоанн с Петром выбрали хорошего ягненка. Взойдя по лестнице в храм, с трудом протиснулись сквозь толпу во двор жертвоприношений. Здесь священники под пение псалмов умело закололи их ягненка, разделали, как следует, а кровь вылили из ковша на медный жертвенник. Теперь считалось, что агнец не просто зарезан, но правильно принесен в жертву. 
   А когда апостолы запекли его на огне, он стал настоящей пасхой.
 
                                                                ***
   На исходе дня Иисус с остальными учениками пришел из Вифании в Иерусалим, в известный уже дом.
   Солнце опустилось на далекие холмы, а Учитель с апостолами возлегли вокруг праздничного стола. Вино смешали с водой, и каждый над полной своей чашей произнес молитву:”Благословен Ты, Господи, Царь вселенной, создавший плод лозы виноградной”.
   Горница наполнилась мягкими сумерками, в которых струился запах цветущих садов. И дуновение ветра принесло в окно несколько белых лепестков. 
   Они еще кружились в воздухе, когда Учитель сказал:“Дети мои, как Я желал есть с вами пасху прежде Моего страдания! – И поднял чашу, –  Вот кровь Моя, что прольется для отпущения грехов. – Затем преломил лепешку и подал ученикам, – А это тело мое, что за всех вас предается. Вспоминайте обо Мне, пия вино и вкушая хлеб”.
   Хоть и печален был смысл этих слов, но прозвучали они легко и даже радостно, словно белые лепестки трепетали в сумерках.
   Апостолы беззаботно ели пасху. Им пока не дано было ощущать волю Божью в каждом мгновении этой жизни. 
    Услышав, как Учитель спокойно произнес:”Истинно говорю вам, что один из вас предаст Меня”, – они не поверили ушам своим. Так изумились – даже онемели на время.
   Они озирались друг на друга, будто надеялись сразу отличить предателя. Наконец, повскакивали с мест и вскричали, чуть ли не хором: “Не я ли, Господи?!”
   “Не я ли, Учитель?” – спросил Иуда потихоньку, отдельно ото всех.
   “Ты сказал, – ответил ему Иисус и обратился к остальным,– Сын Человеческий идет, как написано о Нем. Но горе человеку тому, через которого Сын Человеческий предается. Лучше было бы не родиться человеку тому”.
   Иуда так заметно побледнел, что в сумерках лицо его белело, точно опавший лепесток.    
   Надеясь спасти заблудшую душу, Учитель обмакнул кусок хлеба в соус из горьких трав и подал – в знак дружества и любви. 
   Однако такое милосердие совсем ожесточило Иуду. Едва ли не скрипел он зубами от злости. Да почему же Иисус, все наперед зная, не хочет Себя спасти!? Невыносимо было об этом думать.
   Учитель ясно увидел, как сатана, овладев им, терзает его.
   И сказал Он тогда со вздохом:“Что делаешь, делай скорее”…
   Молча встал Иуда и быстро вышел из горницы, сам понимая, –  место его во мраке ночи.     Впрочем, он радовался, что совсем скоро кончатся скитания по городам и селам. До дворца Каиафы рукой подать. Сейчас только приведет стражников к дому тайной вечери, и навсегда выкинет из головы пророка Иисуса.
   “Ну, ничего не поделаешь, – думал он, – Не для меня это учение о Царстве Небесном!”
   И тут понял, что заблудился, словно охотник в глухом лесу. Огляделся и ничего вокруг не узнал. То есть ему показалось, будто справа городская баня. Но такого быть не могло.
   Иуда повернул обратно и очутился у птичьего рынка, что окончательно сбило с толку. Он заспешил и чуть не свалился в Силоамскую купальню на южной окраине, а затем вдруг выскочил через западные ворота на мрачное лобное место, именем Голгофа, где казнили разбойников. Содрогнувшись от  ужаса, побежал, куда глаза глядят.
   Неизвестно, как долго метался он по темным улицам. Присаживался иногда на каменные ступени и, желая завыть, тоскливо глядел в небо, словно ища ответа, в какую сторону идти. И звезды казались ему горящими письменами. 
   Конечно, там, на небесах, все предначертано. Будущее подвластно Богу. Времена и сроки в руке Его. Но у человека всегда есть выбор – поступить так или эдак.
   Уже глубокой ночью Иуда нашел-таки знакомые ворота дворца Каиафы.
 
                                                                              ***
    Глиняные лампадки в виде уточек, сидящих в стенных нишах и на треногах, осветили горницу. Она вроде бы сразу отделилась от остального мира, но в то же время и распахнулась навсегда в будущее.
    Настал уже час прощания Иисуса Христа с учениками. 
  “Прежде, чем уйду от вас, дети мои”, – начал Он, глядя с любовью на Своих апостолов.   
  “Господи, куда Ты идешь?” – перебил Петр.
   “Куда Я иду, ты не можешь теперь за Мною идти, а после пойдешь за Мною”, – ответил Иисус. 
   “Почему же я не могу теперь? – огорчился Петр, думая, что Учитель собирается куда-нибудь неподалеку, в другой город, – Душу мою положу за Тебя”. 
    Иисус покачал головой:“Душу твою за Меня положишь? Истинно говорю тебе, что этой ночью, еще петух не пропоет, как трижды отречешься от Меня”.
    А надо сказать, петухов в Иерусалиме было мало. Петр еще ни разу не слышал тут петушиного пения.
    “С Тобой готов и в тюрьму и на смерть! Не отрекусь от Тебя!”– воскликнул он, будто воин, присягающий царю.
     И другие апостолы живо принялись клясться в верности.
   “Все оставите Меня в эту ночь, - вздохнул Иисус, - Ибо написано: поражу пастыря, и овцы рассеются”.
    Ученики опечалились, живо представив себя потерянными овцами. Если не будет с ними пастуха, кто сбережет от бед?
    При виде их уныния защемило сердце Иисуса:“В доме Отца Моего обителей много. Иду приготовить место вам, – утешал, как любимых детей, которым вскоре трудно придется, – И когда пойду и приготовлю вам место, приду опять и возьму вас к Себе, чтобы и вы были, где Я”.
   Но не так-то просто было вообразить эти обители и сам дом Отца Небесного. На что же он похож? На храм Иерусалимский или на дворец Каиафы? 
   В горнице вдруг стало много светлее, и апостолы невольно обернулись к окну. 
   На залитом луной небе ярко горели семь звезд, а меж ними будто бы приоткрылась дверь, за которой поднималась ночная радуга и вспыхивали молнии, озаряя далекий воздушный город и Сидящего на престоле…
   Оно длилось недолго, это видение. И мало кто из апостолов хорошо разглядел его. Возможно, один лишь Иоанн. Но вряд ли понял он тогда до конца, что Сидящий на престоле –  их Учитель. Что жизнь Его сильнее самой смерти.
   Они выпили, как полагается, по четвертой чаше разбавленного водой вина.
   И Учитель поднялся из-за стола:“Я увижу вас опять, и возрадуется сердце ваше, и радости вашей никто не отнимет у вас, – оглядел Он одиннадцать оставшихся с Ним апостолов, –  А пока Я умолю Отца, и даст вам другого Утешителя, да пребудет с вами вовек, Духа истины. Он научит вас всему и напомнит вам все, что Я говорил вам. Вставайте, идем отсюда”…
   Тайная вечеря мирно завершилась. С успокоенными душами ученики покинули этот дом на холме Сион, не зная покуда, что здесь ожидает их еще один праздник, – встреча с Утешителем.  
   Город уже спал. Казалось, все вокруг уснуло каким-то странным непробудным весенним сном – ни ветерка, ни звука. Как перед бурей. Лишь звезды, споря с полной луной, немо изливали такое радужное сияние, что каждый камень на дороге казался драгоценным.
   Выйдя из Силоамских ворот, они спустились в долину Иосафат. Черная речка Кедрон будто бы замерла, и ноги совсем не ощутили ее потока.
   Учитель тихо запел псалом царя Давида:”Господь – Пастырь мой! Я ни в чем не буду нуждаться. Он покоит меня на злачных пажитях и водит меня к водам тихим”…
   И апостолы, чувствуя себя беглецами из плена египетского, продолжили:“Если я пойду и долиною смертной тени, не убоюсь зла, потому что Ты со мною. Твой жезл и твой посох – они успокаивают меня”.                                                               
   У подножия Елеонской горы под большой засохшей смоковницей Учитель остановился.
   Это инжирное дерево апостолы хорошо знали. Всего-то несколько дней назад оно было зеленым и здоровым с виду. Однако ни одной смоквы они не отыскали. Тогда Учитель обратился к дереву:”Да не будет же впредь от тебя плода вовек”. И на другое утро оно совершенно высохло. Ученики изумились, на что Иисус сказал:“Всё, чего ни попросите в молитве с верою, получите”.
   Тут-то апостол Фома и подумал – а не проще ли пожелать, чтобы уродился инжир?
   Но ведь неисповедимы пути и помыслы Господни…
   Сейчас Иисус, прислонившись спиной к дереву, подняв голову к сияющему небу, просил за учеников:”Отче Святый! Соблюди их во имя Твое, тех, которых Ты Мне дал, чтобы они были едино, как и Мы”…
   Апостолы теснились неподалеку. Они смотрели то на Учителя, то в небеса, словно старались разглядеть те Божественные нити, что связывают Бога Отца и Сына Человеческого.
   “Освяти их истиной Твоею! – молился Иисус, – Слово Твое есть истина”…     
    И видно было, как притекал на землю свет небесный, и звучал уже в ушах, точно струны лютни:”Пусть радость Моя в вас пребудет! И ваша радость будет совершенна”…
 
                                                                   ***
  Много раз уже хоженой тропой поднимались они в гору Елеон. 
  По левую руку на четырех холмах лежал Иерусалим. Сверкала под луной золотая кровля его огромного храма. И казалось, что можно разглядеть даже тот дом над могилой царя Давида, который совсем недавно они покинули. 
   А впереди правее сплошной серебристой волной вставали кроны оливковых деревьев.  
   Настолько густ был сад Гефсиманский, точно шатер на празднике Кущей, –  редкая звезда виднелась сквозь листву и луна едва пробивалась местами.
   Апостолы как раз расположились вокруг маленькой поляны, напоминавшей той ночью подернутый ряской пруд. А Учитель, позвав с собой Петра и братьев Зеведеевых, прошел дальше в сад. Он желал помолиться.
  “Душа Моя скорбит смертельно”, –  обернулся Иисус к ученикам.
   И такая неведомая тоска звучала в этих словах, что все трое припали к ногам Его с каким-то бессвязным лепетом утешения.
   “Побудьте здесь и бодрствуйте”, – сказал Он, удаляясь в глубокую, без единого лунного пятна, тень, подобную склепу. 
   Светлый Его плащ едва виднелся на расстоянии брошенного камня. 
   Ночь так тиха. Лишь птица соловей на все лады расхваливает прелести мира.
   О! страшно ощущать в этом весеннем саду всю боль и тяжесть, что ждут на пути к Отцу. Как чаша горька, переполненная грехами человеческими!
   Иисус преклонил колени, коснувшись лицом травы, и воскликнул:”Отче Мой! Пронеси чашу сию мимо Меня!”
   И вдруг сквозь листву олив проник луч – то ли лунный, то ли звездный. 
   Ангел небесный опустился рядом с Иисусом, укрепляя дух Его, коснулся плеча, погладил по щеке, будто нашептав что-то, и упорхнул, так что зашелестели кроны деревьев.
   “Отче Мой! Если не может чаша сия миновать Меня, чтобы Мне не пить ее, да будет воля Твоя”, – поднялся Иисус, отряхнув страх и сомнения, точно пыль дорожную с ног.
    А ученики в то время задремывали, не в силах отворить глаза, – сморила их тревожная вечеря и ночь без сна. Дух, известно, бодр, но плоть-то немощна.
   Подошел к ним Учитель и сказал:”Вы всё еще спите и почиваете? Встаньте, пойдем! Вот, уже приблизился предающий Меня”.
   И они не знали, что Ему отвечать, но видели на Нем сияние небесное.
 
                                                          ***
   Вернувшись к той поляне, где отдыхали остальные апостолы, они различили вблизи движение какого-то чудовищного пресмыкающегося. 
   Змей осторожно полз меж деревьев, стараясь, видимо, не шуметь. Но все равно громоздкое туловище его шуршало и шелестело, сопело и брякало, мигая к тому же множеством огненных глаз.
   Апостолы, еще не совсем очнувшись ото сна, с ужасом глядели на это порождение сатаны, исчадие ада. 
   Достигнув поляны, оно вздрогнуло и вмиг распалось, выкинув из чрева  – храмовую стражу, иудейских священников, их слуг, рабов, римских солдат и всякий темный сброд.
   В руках их факелы, мечи да колья и дубины. Будто затеяли облаву на крупного зверя.
   Впереди же этой толпы под полной луной стоял Иуда – далеко не полководец, а вылитый главарь разбойничьей шайки.
   Уже обыскали они  все уголки в доме на холме Сион. И вот теперь с охотничьим задором он очень рад, что не ошибся вновь, но всех нашел, где и рассчитывал, – выполнил уговор с синедрионом …
   Душа его даже встрепенулась от жалости к беззащитному, казалось, Учителю.
Захотелось как-то поддержать, ободрить…
  “Кого я поцелую, Тот и есть, – шепнул он стражникам, – Возьмите Его. – И в два шага преодолев поляну, приблизился к Иисусу. Обнял и произнес, вытягивая губы, –  Здравствуй!”
   “Целованием предаешь Сына Человеческого? – сказал Учитель и воскликнул, чтобы все услыхали. – Кого ищите, это Я!”
   От голоса Его сам сатана в аду вздрогнул и стражники шарахнулись по сторонам, а Иуда ощутил себя таким ничтожным земляным червем, что в тот же миг, едва передвигая ноги, уполз неведомо куда.
   Апостолы повеселели, ожидая явления чудесной силы. Вроде той, которую выказал  пророк Илия, когда опалил огнем небесным пятьдесят воинов, пришедших схватить его. 
   Нет, им никак не верилось, что Учитель позволит увести Себя в темницу. До сих пор не понимали, какой путь Ему уготован, и забыли уже слова: пришел Я спасать души человеческие, а не губить…
   Тем временем стражники опомнились, окружили Иисуса, начали вязать руки. 
   Особенно старался некий Малх, раб первосвященника Каиафы.
   Тогда Петр выхватил короткий меч. Клинок его сверкнул со свистом. Однако без воинской сноровки апостол рубанул неловко и лишь отсек ухо рабу. 
   “Довольно уже! – обернулся Учитель, – Поднявший меч от меча и погибнет”… 
   Апостолов легко оттеснили, и они разбежались, как перепуганное стадо овец.. 
   А Иисуса, обступив со всех сторон, повели в Иерусалим, на скорый суд синедриона.
   И вновь во власти тьмы средь сада Гефсиманского запела птица соловей, хваля и так и этак красоту мира.
 
                                                                    ***
     Апостолы рассеялись по склонам горы Елеонской. 
     Под защитой Учителя они были уверены в себе, а теперь бродили между деревьями, как заблудившиеся дети, не зная, что же делать. 
    И лунный свет поблек для них, и звезды помутнели. Тревожными потемками наполнились головы.  Никак туда не помещалось все произошедшее.
    Однако Петр, не раздумывая, последовал за Учителем. Смешавшись с толпой, проник он во двор первосвященника Каиафы.
   Иисуса увели на второй этаж дворца, где в зале для допросов спешно собирались члены синедриона.
   А тут вокруг костров сидели стражники, рабы и слуги. Закусывали, говорили о жизни, шутили. Жаркое пламя пританцовывало, разбрасывая искры. Вроде бы ничего не случилось в мире. Конечно, это какая-то глупая ошибка –  Учителя вскоре отпустят и они, как прежде, вместе пойдут в Вифанию…
    Но Петр ощущал тяжелый каменный холод на сердце. Ох, как жутко и одиноко среди множества чуждых людей. Так, верно, страдает озерная рыба амнун, оказавшись вдруг в соленом  океане.
  “Зачем я здесь? И меч потерял! Чем помогу?” – проносились в голове горестные мысли.   
   Петр словно бы во сне видел с берега утопающего, а не знал, как спасти. Может, кончилась сказка и надобно возвращаться в Капернаум, к семье, к сетям и лодке?
    Он вздрогнул, когда служанка-придверница тронула за плечо.
   “И ты ведь был с Иисусом Галилеянином?”– спросила она, остро глядя в лицо. Сейчас, казалось, плюнет.
   “Не знаю, что ты говоришь”, – отвернулся Петр, – Не было меня с Ним”…
    Он направился уже к воротам, собираясь от беды покинуть двор, как столкнулся со служанкой-привратницей, почти девчонкой.
   “И этот был там с Иисусом!” – весело всплеснула она руками, будто отвесила оплеуху.
   “Знать не знаю никакого Иисуса!”– в сердцах воскликнул Петр и повернул обратно к кострам.       
    Здесь присел и, глядя на огонь, ясно увидел, как допрашивают и мучают Учителя. 
    Слов лжесвидетелей не хватало для приговора. Тогда сам Каиафа задал вопрос:”Ты ли  Христос Сын Божий?”
   “Если скажу, не поверите, – отвечал Иисус, – Но отныне узрите Сына Человеческого на облаках по правую руку силы Божьей”.
    “Вот, теперь все слышали богохульство Его!” –  вскричал первосвященник и от избытка чувств разодрал одежды свои.
   “Он должен умереть! – согласились судьи. –  Повинен смерти!”
    И стражники мерзко глумились над Ним – плевали в лицо, били по щекам и в затылок, издеваясь подло:”Прореки, Христос, кто ударит Тебя?” 
    Не в силах дольше  видеть это, Петр сунул руку в пламя, едва не сжег, но не дрогнул.
    В это время и подошел к нему родственник того самого Малха, что недавно лишился уха.
   ”Не ты ли был в саду? – прищурился раб, держа дубину наготове, – Не из учеников ли ты Иисуса?”
    “Не ученик я, а простой рыбак! – отрекся  Петр уж в третий раз, – Клянусь, не знаю я Иисуса”.
     И тотчас запел петух. Да так заливисто и громко! На весь двор. А пожалуй, и целый город услыхал этого петуха. И не один город, но множество – в разных странах – на севере и юге, на западе и востоке.
    И бросился Петр со двора первосвященника. В каком-то тупике забился в угол и горько плакал до утра. 
    Впрочем, и утро и наступивший день казались ему теперь не светлее сумерек.
 
                                                                             ***
   Петру казалось, что весь мир вокруг как-то обветшал, покосился и вот-вот рухнет в геенну огненную – в глубокое ущелье Енном за южной стеной Иерусалима, где день и ночь, поглощая городские отбросы, не утихает пламя. 
   Сидя у стены, глядел он, не отрываясь, на каменные ее плиты и различал на них
страшные, будто вырубленные раскаленным зубилом, видения нынешнего дня… 
   Ранним утром в пятницу из дворца Каиафы вышла толпа, посреди которой связанный Иисус. Священники, старейшины и стражники провели Его через весь город на северную окраину к неприступной крепости Антония, где в те пасхальные дни пребывал правитель Иудеи – наместник римского кесаря прокуратор Понтий Пилат. Только он мог утвердить вынесенный синедрионом смертный приговор.
   Иисуса ввели в преторию – обширный внутренний двор, предназначенный для судилищ. Сам Пилат восседал на каменном возвышении, именем Габбата.
   “Твой народ и первосвященники предали Тебя мне, – сказал он, –  Ты Царь иудейский?”
   ”Царство Мое не от мира сего”, - отвечал, поглядев на небо, Иисус. 
    Этот проповедник из Галилеи сразу показался Пилату безобидным, витающим в облаках странником. О какой же царской власти тут говорить?! Однако, желая большей ясности, переспросил: “Но все же Ты царь?”
   “Ты говоришь, что Я Царь, – кивнул Иисус, – Но Я на то родился и на то пришел в мир, чтобы рассказать об истине”…
    “Что есть истина?” - перебил Пилат, подумав про себя: только то истина, что нет никакой истины. После чего вышел со двора на ведущие в крепость ступени, где священники и старейшины иудейские ожидали его решения. 
    “Не нахожу никакой вины в Нем!”
    Но все собравшиеся тут вдруг возопили стройным хором:“Распни! Распни Его!– будто давно разучивали, – Мы имеем закон, и по закону нашему Он должен умереть, потому что величал Себя Сыном Божиим! Распни Его! Если отпустишь, ты не друг кесарю!”
   То есть откровенно намекали, что будут жаловаться в Рим. 
   Пилат не думал раздражать и без того распаленных членов синедриона. Но и потакать им не хотелось. А на праздник Пасхи был обычай –  правитель отпускал по выбору народа одного из узников.
   Вернувшись на судейское свое место, Пилат оттуда и крикнул: “Кого же хотите, чтобы отпустил – Варавву, или Иисуса, называемого Христом?!”
    “Варавву! – потребовала собравшаяся у крепости толпа, –  Варавву!”
   А Варавва этот был известный разбойник, злодей, схваченный недавно за душегубство.
   “Что же тогда сделать Иисусу?!”– удивился Пилат. 
    “Распни Его! Распни!– свирепо заорал народ, – Распни!”
   Воистину, в толпе народ страшнее крокодилов. Хотя возможно, среди них были и те, кто несколько дней назад с пальмовыми ветвями встречал Христа у Золотых ворот…
   Тем утром солнце палило, словно полдневное. Неподвижная духота, как тяжелый мешок, придавила город Иерусалим. И носились над улицами его и площадями эти страшные, лохматые какие-то, резкие и бестолковые, будто стаи заполошных летучих мышей, дикие слова – распни! распни!
    Тогда Пилат приказал подать воды, умыл перед всеми руки и сказал:”Невиновен я в крови Праведника Сего!”
    Но повелел он отпустить Варавву, а Иисуса – казнить на кресте.
 
                                                                    ***
    Здесь же в крепости Антония, прежде чем вести на казнь, Иисуса бичевали.
   “Близкая смерть” – так называлась эта зверская затея. Кожаные ремни с гвоздями и зубцами на концах впивались в тело, точно змеи.
   Но воины еще глумились над Иисусом. Возложили на голову Его покрытый желтыми цветами колючийший венец терновый, а в руку дали трость, как царский скипетр. 
   И насмехались, говоря:”Радуйся, Царь Иудейский!” 
   Не зная, что еще придумать, плевали, били по щекам…
   И вряд ли понимал Пилат, что заплевали Истину его солдаты.
   Закончив этак веселиться, повели они Иисуса из города на Лобное место, называемое Голгофа. Округлый, голый этот холм похож на почерневший череп. 
    Палач, как плотник, занятый простой работой, прибил гвоздями к дереву креста Иисуса. Левую руку и левую ногу, правую руку и правую ногу. Над головой дощечку с надписью: “Иисус, Царь Иудейский”. Затем крест подняли и воздвигли во лбу Голгофы. 
    Тут же распяли двух разбойников – Гестаса и Дисмаса. Одного по левую сторону, а другого по правую.
  “Эй, если ты Христос! – заорал Гестас с креста, – Спаси-ка Себя и нас заодно!”
     А Дисмас попросил:”Помяни меня, Господи, когда придешь в Царствие Твое!”
    “Истинно говорю тебе, – ответил Иисус, – Ныне же будешь со Мною в раю”…
     Воины сидели на земле близ крестов, охраняя на всякий случай, а поодаль собралась толпа любопытных – поглядеть на эту медленную, мучительную казнь. Многие указывали пальцем на Иисуса и кричали злорадно:” Если Ты Сын Божий, сойди с креста!”
   “Отче! Прости им! – поднял Иисус голову, – Не ведают они, что творят!”
   Уже близился удушающий полдень, когда из-за северных холмов медленно поползли багряно-черные тучи. Они почти касались крестов на Голгофе. Такие тяжелые и беспросветно-мрачные, будто собрались пролиться кровью. 
    Свет уходил из мира по капле. И наконец к трем часам пополудни глухой сумрак, как при затмении солнца, спеленал землю, так что Иерусалим пропал из виду.
   “Боже мой! Боже мой! – возопил Иисус, точно пронзая облака Своим криком,  – Для чего Ты Меня оставил?! Отче, в руки Твои предаю дух Мой!” – И с последним вздохом упала голова на грудь.
   В тот же миг земля потряслась и содрогнулась. И около Его креста разверзлась трещина во тьму, до самого земного сердца.
                                                                  
Воскресение
   Неподалеку от Голгофы в скале, окруженной садом, Иосиф Аримафейский, тайный ученик Иисуса, имел усыпальницу, которую заранее для себя приготовил.
   Испросив у Понтия Пилата разрешение похоронить распятого, он со слугами своими снял с креста тело Учителя. 
   Его омыли, обвили чистыми льняными пеленами с благовониями и около шести часов вечера упокоили в гробнице, а вход закрыли большим тяжелым камнем.
   Были при погребении и женщины из Галилеи, сопровождавшие Иисуса. Среди них Мария Магдалина и Саломия, мать братьев Зеведеевых.
   Узнав о том, первосвященники и фарисеи другим же утром явились к Пилату с новым делом.
   “Господин!– сказали озабоченно, – Вспомнили мы, что распятый обманщик обещал воскреснуть на третий день. Так что прикажи охранять пещеру, чтобы ученики Его, придя ночью, не похитили тело. А то ведь непременно украдут и скажут народу: мол, воскрес из мертвых! И это будет куда хуже прежнего”…
   “Имеете стражу, – отмахнулся Пилат, – Охраняйте, как знаете”.
    После чего они поставили в саду у гробницы стражников да еще приложили печать к входному камню, дабы точно знать, не покушались ли его сдвинуть.
 
                                                              ***
   В поздний час субботы, собравшись в доме тайной вечери, апостолы скорбели. Они не представляли, как теперь жить, что делать без Учителя. 
   Молчали, потрясенные последними днями. Даже Иоанн, бывший вчера на Голгофе, не проронил ни слова. Страх и горе, стыд и отчаяние равно владели ими. Вера пошатнулась и накренилась, как дом после землетрясения.
   Петру вообще не верилось, что все это случилось наяву. Он взошел на крышу дома. На востоке едва уловимо зарождался новый день. Еще никакого света не видно, и ночь крепка, но ощущается уже –  предсветие. 
   Вдруг яркая звезда беззвучно пала близко, примерно на Голгофу. И тут же вздрогнула земля, как вол, укушенный слепнем, всей кожей. И закричал петух злосчастный во дворе Каиафы, отчего Петр чуть не рухнул с крыши. 
   Так наступил третий день со смерти Учителя, когда душа всякого умершего навсегда покидает свое земное жилище. 
   В тот час к Его гробнице спешили галилейские женщины. Они приготовили миро, благовонное масло, и новые пелены, чтобы в последний раз почтить бренное тело.
   Занятые горькими мыслями, мироносицы не заметили падения звезды. Но в ужасе присели на землю, когда та затряслась под ногами. 
   Одна Мария Магдалина ушла вперед. Вновь мирно поскрипывали смолкнувшие было цикады. Цветущий белизною сад, казалось, мягко освещал дорогу. 
   Приблизившись к гробнице, Мария обмерла –  вход отворен, подобно черной пасти огромного кита. Поодаль камень, стражники без чувств, как будто приключилась битва.
   Но ей хватило духа не бежать сейчас же, а глянуть внутрь. На каменном ложе, где покоился Учитель, остались только пелены да плат, особо свитый.
   И безутешно разрыдалась Мария, решив, что похищено тело.
   “Что плачешь? – раздался голос за спиной, – Кого ищешь?”
   Она обернулась. Сквозь сумерки и слезы не поняла, кто с нею говорит. Может, здешний садовник? “Господин! Если ты вынес Его, – пролепетала, всхлипывая, –  Скажи мне, где положил, и я возьму Его”…
   “Мария!” – прозвучало так, как может лишь Отец позвать ребенка.
   Не веря себе, упала она в ноги: “Учитель!“
   Медленно отдаляясь под кроны деревьев, Иисус молвил: “Иди к братьям Моим и скажи им: восхожу к Богу Моему”…
   Ах, тяжело переживать горе, но и чудесную радость не просто! К бедам-то люди куда больше привыкли, чем к внезапному счастью, от которого кружится голова, не слушаются ноги, а душа трепещет, готовая скакать и прыгать.
   Так и Мария, чуть ли не в припрыжку, помчалась в город рассказать апостолам о дивной встрече. Учитель наш воскрес!
   Это было выше ее разумения. Она лишь ощущала, что тоже воскресает, переполняясь, как и все вокруг, новой бесконечной жизнью.  
   Вставало солнце, стрекотали  кузнечики и нежно потрескивали крыльями стрекозы, замиравшие в воздухе, будто на ниточке. Мария словно оказалась в райском саду и не чуяла земли под ногами. Зато напевала: “Иисус воскрес! Смерть, где жало твое?Ад, где твоя победа? Иисус воскрес!”
   Она как-то разминулась с остальными женщинами. Когда мироносицы вошли в сад, то изумились плодам его, уже созревшим – яблокам, грушам, смоквам…
   А подходя к гробнице, увидели сидящего на камне Ангела. Одежда его белела, точно снег, лицо сверкало, будто сошедшая с неба молния.
   “Что же вы ищете живого между мертвыми? – сказал он, –  Его нет здесь. Он воскрес!”
Смутившись и напугавшись, конечно, бросив миро и новые пелены, бежали они прочь, да встретились в саду с Иисусом. 
    “Не бойтесь, – успокоил Учитель, – Пойдите, возвестите братьям Моим, чтобы шли в Галилею. Там увидят Меня!”
    Меж тем Мария принесла апостолам весть о воскресении. Но не поверили ей.
Пустыми показались слова ее. Да и легко ли выразить языком то, что выше разумения? Даже великие пророки немели пред видом Славы Божьей, с трудом передавая охваченное взором.
   Все же Иоанн с Петром устремились к гробнице, однако не застали никого. Уже и стражники, очнувшись, убежали.   
   Присев на теплый камень, апостолы вспомнили, как обещал Учитель воздвигнуть храм в три дня. И поняли тогда, что говорил Он о храме тела Своего. 
   Подобно пророку Ионе, проведшему три дня и три ночи в чреве кита, сошел Он до основания гор, и земля своими запорами на век заградила Его, но Господь вывел душу из ада.
   На камне том, где Ангел небесный сидел, поверили они – смерть не властна над Иисусом, не в силах удержать. Воскрес Христос, и жизнь воцарилась. Христос воскрес, и вместе с Ним – вера апостолов.
                                                             ***
   Вечером того же дня в Сионской горнице апостолы размышляли, воскрес ли Учитель на самом деле. Как ни уверяли Иоанн с Петром остальных, сомнения оставались. Наверное, тело все же похитили. Но зачем? Неужели это козни Каиафы?
  Апостолы вообще-то опасались, что синедрион теперь примется за них – схватят, как разбойников, осудят и распнут. Поэтому двери в доме от всякой напасти держали на запоре.
   Только в этой горнице им было спокойно, будто Сам Учитель, совсем недавно преломлявший здесь хлеб, оберегал их. Казалось, еще звучали Его слова:“Я увижу вас опять, и возрадуется сердце ваше”…
   И тут они обомлели, услышав в наступивших сумерках голос:”Мир вам, дети мои!”
Перед ними стоял Учитель.
   В первый миг апостолы смутились и напугались, подумав, что сквозь запертые двери проник бесплотный призрак из загробного мира. Вдруг увлечет в преисподню…
   “Зачем такие мысли входят в сердца ваши? – улыбнулся Учитель. – Это Я! Разве призрак имеет плоть и кости?”– И показал руки и ноги Свои, пронзенные гвоздями, и рану под сердцем от копья стражника.
   Видя Учителя, апостолы, конечно, радовались, но все же в душах их остались сомнения. Даже Петр с Иоанном, как ветхие люди, дивясь, оглядывали Его со всех сторон, с ног до головы.
   “Нету ли у вас какой-нибудь пищи? – спросил меж тем Учитель.
   Быстро подали печеную рыбу да сотовый мед. И ел Он, как всякий человек живой.
Все было точно, как прежде, когда каждый день делили они трапезу за столом или под кронами деревьев, или среди камней пустыни…
   Счастье, наконец, не оставляя места прочим чувствам, наполнило Сионскую горницу.
Апостолы смотрели на Учителя, словно дети на Отца, вернувшегося из долгих и опасных странствий. Любовь и вера крепли в их сердцах.
   “Примите Духа Святого, – легонько дунув, сказал Учитель, – А Я с вами во все дни до скончания века”.– И вышел незаметно.
   В следующие дни апостолы только и говорили об этой встрече. Не было еще подобного в мире! 
   Если Лазаря воскресил Учитель для земной жизни, то Сам, одолев смерть, воскрес для небесной. Уже в полунебесном виде. Само лицо Его менялось, преображаясь так, что многие не сразу узнавали. И не осталось для Него преград – и время, и пространство в Его власти. 
   А в будущем такое воскресение ждет всех праведно живущих на земле – никто не убоится смерти, потому что Иисус Христос победил ее.
   Впрочем, апостол Фома ни о чем таком и слушать не хотел. Его не было, когда приходил Учитель.
  “Пока сам не увижу ран Его, никак не поверю”, – упрямо твердил Фома.
  Минула неделя, и все апостолы опять сидели в горнице, поминая, как расступились воды Красного моря перед их предками, бежавшими из Египта. 
   “Господь – крепость моя и слава моя! – пели они хором гимн пророка Моисея, –  Он был мне спасением. Он Бог мой, и прославлю Его. Бог отца моего, и превознесу Его!”
   И вновь внезапно все увидели стоящего среди них Иисуса. “Вложи руку в раны Мои,”– повелел Он Фоме. 
   “Господь мой и Бог мой!”–  только и вымолвил тот, падая в ноги.
   “Ты поверил, увидев Меня”, – сказал Учитель, - Но истинно блаженны не видевшие и уверовавшие.”
 
                                                                 ***
   Как и хотел Учитель, апостолы, покинув Иерусалим, вернулись в Галилею. Они уже соскучились по тихим родным местам, по Киннеретскому озеру среди зеленых холмов, по своим привычным занятиям.
   Петр любовно разобрал сети, – как же хорошо пахли они, эти старые сети! Поправил грузила, осмотрел лодку – она была в целости, хоть сейчас на воду. Еле дождался вечера, чтобы выйти на рыбалку.
   С ним отправились братья Зеведеевы, Фома, Нафанаил и еще двое. Озеро встретило их без волнения, но приветливо. Легкого ветра как раз хватало, чтоб наполнить парус. 
   Отошли они на известное рыбное место и закинули сеть. С первого раза справно ушла она под воду. Ожидали  хорошего улова, но ни одной рыбешки не попалось. И так всю ночь до самого утра. Ровным счетом ничего не вытащили.
   “Разучились мы что ли!?”– добродушно усмехался Петр.
   Странно, но они совсем не огорчились, как то бывало прежде. Теперь их головы и души занимали иные мысли и чувства – вера и любовь вместо разных страхов и неуверенности в завтрашнем дне. Несмотря ни на что им было легко и празднично.
    Начинало светать, и они решили возвращаться. Петр с Иаковом и Фомой раскладывали  сеть на дне лодки. Уже подходили к берегу, когда кто-то окликнул их:”Дети! Вы с уловом?! Если нет, закиньте сейчас сети по правую сторону!”
    “Ну что ж, хоть это место совсем не рыбное, да не будем огорчать доброго человека”, – решили меж собой апостолы. И еще раз напоследок закинули сеть. А как принялись тащить, сразу поняли, что переполнена. И всемером-то еле-еле вытянули. Фома, сбиваясь пару раз, насчитал сто пятьдесят три крупных рыбины…
   Ну, точно, как три года назад. Разве забыть тот дивный улов? Да только ясно ощущали апостолы, насколько души их с тех пор повзрослели, и что хранимы они Богом.
  ”Ведь это наш Учитель с нами говорил!” –  воскликнул Иоанн, указывая на берег, где разгорался костер.
   Нетерпеливый Петр тут же прыгнул в воду. Хотел, возможно, побежать, но и поплыл так быстро, словно рыба амнун. А остальные налегли на весла, поспевая следом.
   “Мир вам, дети мои!” – встретил их Иисус.
   Из-за восточных скал показалось солнце. Пробудившиеся чайки собрались у лодки. Едва слышно, касаясь берега, лепетали волны. Благоухали цветущие деревья и травы на холмах. И дым костра, соединяясь с духом запеченной рыбы, так живо говорил о детстве.
   Все уселись тесным кругом, и Учитель преломил для каждого хлеб, давая понять, что они по-прежнему Его апостолы-посланцы.
   Никогда не ели они такую чудесную рыбу, приготовленную на огне Сыном Божьим!
   Обернувшись к Петру, спросил Он:”Любишь ли ты Меня?”
   “Ты знаешь, – отвечал Петр, – Я люблю Тебя”.
   “Паси овец Моих”, – кивнул Учитель.
   И трижды вопрошал так, и трижды поручал заботы о верующих. И тут Петра бросило в жар и слезы подступили – вспомнил, как трижды отрекался во дворе Каиафы.     
   Все встали от костра, в котором дотлевали угли. 
   “Идите за Мной, – повелел Учитель, указав на прибрежный холм. И подозвал Петра:  “Истинно говорю тебе, когда ты молод был, опоясывался сам и шел, куда хотел. Когда же состаришься, другой тебя препояшет, и поведет, куда не захочешь”. – Так Он предсказал, что придется Петру пострадать за веру, приняв мученическую смерть.
    И взошли они на вершину холма, а показалось, будто под самые небеса, так что внизу все страны земные виднелись. А посередине, тихо перебирая свои струны, лежало Киннеретское озеро. И мать всех рыб, играя на поверхности, всплескивала хвостом.
   “Теперь дана Мне всякая власть на небе и на земле, – сказал Иисус ученикам, –  Идите, научите все народы, крестя их во имя Отца и Сына и Святого Духа. Кому простите грехи, тому простятся; на ком оставите, на том останутся”…
 
                                                                    ***
   Накануне сорокового дня с воскресения Иисуса Христа апостолы, не страшась преследований, вошли в Иерусалим.
   Они остановились в том же доме на холме Сион, где совсем недавно праздновали Пасху, где им уже являлся воскресший из мертвых Учитель. И вновь ранним утром Он посетил горницу, придя неведомо откуда, – вдруг, священнотайно...
   Знакомой дорогой, хоженной не раз, через речку Кедрон и Гефсиманский сад повел Он учеников к Вифании. Только теперь это был не крестный путь, а небесный.
   Незримый для других прохожих, Иисус наставлял учеников, чтобы не отлучались из Иерусалима, но ожидали Утешителя – Духа Святого, от Отца исходящего. Он приведет к истине, даст силу свыше и будущее откроет.
  “Как же мы узнаем Его?” – спросил Петр.
  “Дух дышит, где хочет, и голос его слышишь, а не знаешь, откуда приходит и куда уходит, – отвечал Учитель,–  Он прославит Меня, потому что от Моего имени возвестит вам. И будете обо Мне говорить в Иерусалиме и даже до всякого края земли”… 
   Они уже миновали Вифанию и  взошли на вершину горы Елеонской. Здесь Иисус остановился перед учениками и вскинул руки, благославляя. Он глядел на восток, где проступал в небесах неизмеримо прекрасный город.
   “По всему миру идите с проповедью”, – сказал Учитель. 
   Затем, отступив, чтоб не увлечь апостолов с Собою, начал восхождение к Отцу. 
   Тут не было огня и колесницы, как некогда при вознесении Илии. Ни сверканья молний, ни ударов грома, ни сотрясения земли… Но будто некие воздушные потоки, беззвучно устремившись к небу, приподняли Иисуса над землей. 
   Неспешно возвышался Он, словно по ступеням невидимой лестницы. И легкий ветер чуть касался Его одежды. От изумления жаворонок замер в небе, распевая восторженный гимн.
    Закинув головы, апостолы глядели вслед, пока светлое облако не скрыло Учителя. Но еще виделось им, как Ангелы приветствуют Его, как восседает Он по правую руку от Бога и говорит:”В доме Отца Моего обителей много”…
    Так бы и не отводили глаз. Однако предстали им два мужа в сияющих одеждах: “Что вы стоите и смотрите?! – сказал один, а другой, желая успокоить,  добавил, – Иисус придет вновь, тем же образом, каким вознесся на небо”…
   Поклонившись Ангелам, апостолы, осененные облаком Славы Господней, направились к Иерусалиму.  И не было печали в душах, но великая радость.
   Близ сада Гефсиманского увидали они знакомую, прежде сухую, смоковницу. Да только теперь была она зелена и усыпана крупным, чуть ли не с кулак, инжиром. 
   Фома не поверил глазам своим. Тут же сорвал нагретый солнцем пурпурный плод. 
Так сладок он был, как мед. И нежен, как парное молоко.
 
 
 
 
                                                         Часть третья
                                   Посланники
 
                                           1
 
Одухотворенные
   Трудно представить человеку, не пившему ключевой воды, ее истинный вкус. Но в тысячи раз сложнее вообразить, что ощутили апостолы, когда сошел на них Святой Дух.
   Наполнившись радостью, они будто бы парили в воздухе. Простые, как голуби, и мудрые, как змии. С  чистым и ясным умом. Глаза и уши их теперь видели и слышали такое, чего никогда прежде не могли, – те поющие струны, что соединяют землю с небесами. 
   Все пережитое с Иисусом Христом не ушло, но и сейчас с ними. И будет всегда рядом, до скончания времен – хождение по водам и Преображение, исцеление прокаженного и воскрешение Лазаря, тайная вечеря  и распятие, Воскресение и Вознесение…
   Дух Святой преобразил их, сделав новыми людьми – сильными и свободными. Они поняли, что Учитель не просто творил чудеса, но показывал – смерть не страшна, и жизнь бесконечна, если в сердце любовь. “Узнают все, что вы Мои ученики, если будете иметь любовь между собою”, – как будто вновь звучали в горнице слова Иисуса.
   Апостолы взбежали на крышу дома, чтобы благодарить Бога за этот великий дар, и увидели высоко в зените открытые врата небесного Иерусалима.
   “Хвалите Господа, все народы! Прославляйте Его, все племена! Велика милость Его к нам, и истина Господня вовек!” – так запели они хвалу. 
   И вдруг сообразили, что гимн этот звучит на разных языках, прежде неведомых, –  на персидском и римском, на индийском и  греческом, на мидийском и египетском…
   Давным давно в Вавилоне, когда все люди говорили на одном языке, пытались они соорудить столп, вроде башни, такой высоты, чтобы по нему взойти прямо на небо. Довольно глупая, конечно, затея, поскольку совсем иная дорога ведет к небу. И Господь покончил с этим, разделив один язык на многие, так что никто уже не понимал друг друга, и столпотворение вавилонское само собой прервалось.
   И вот теперь апостолы в силах донести слово о Царстве Божьем, о вечной жизни, указать всем народам земли истинный путь на небеса. 
   Они не только заговорили на других языках, но стали понимать чужую речь, чужие помыслы и души. Они ощутили в своих руках незримые духовные сети, сплетенные Господом для спасения людей.
   В тот утренний час ближайшие улицы заполнились толпой, собравшейся поглядеть вблизи на изумительное явление звучного света. Тут были паломники из многих ближних и дальних стран. И каждый дивился, слыша с крыши дома понятную для себя речь. 
   “Ведь это простые, темные галилеяне! – раздались смущенные голоса, – Откуда знают наши языки?!”
   А другие тупо и нагло шутили:”Да неведомо чего болтают! Напились вина сладкого!”
   Тогда Петр выступил вперед и произнес мягко, но вразумительно:”Будет вам известно, они не пьяны, как думаете! Разве здоровому человеку придет в голову напиться до молитвы, в девятом часу утра?” 
   И вспомнил тут наставление Учителя: проповедуйте на кровлях! И начал говорить о том, что произошло недавно, но навсегда изменит мир. 
   Петр рассказывал о чудесах на земле и на небе, о сошествии Духа Святого, о распятии и воскресении из мертвых – как царь Давид одолел огромного Голиафа, так Иисус победил саму смерть…
   ”И всякий, кто призовет имя Господне, спасется!” – воскликнул Петр. 
   Тем утром под распахнутым небом уподобился он камню, на котором Дух Святой начертал письмена Завета.
   Апостолы стояли за ним, подтверждая сказанное. Подумать было невозможно, что всего-то пару месяцев назад он трижды отрекся от Учителя. Но то был ветхий человек, а ныне в нем родился новый, сотворенный Духом.
   И пророк Моисей в небесном Иерусалиме сверял Новый завет с ветхим. А толпа внизу ловила каждое слово.
   “Что делать нам, братья?!”– растерянно вопрошали люди, будто заплутавшие в глухом лесу.
   “Покайтесь и креститесь во имя Иисуса Христа для прощения грехов! – призывали апостолы сверху, – Тогда получите дары Святого Духа”.
   Они спустились с крыши  и повели народ к Силоамской купальне. 
   В тот праздничный день три тысячи человек крестились в ключевой воде, став братьями, детьми Божьими. И Дух Святой отныне учил их истине о любви Отца и милосердии Сына…
 
                                                                        ***
Ближайшим днем апостолы Иоанн и Петр спешили в храм к третьей молитве. Взойдя по широкой лестнице, прошли воротами древней пророчицы Олдамы, жены хранителя одежд, говорившей когда-то от имени Господа:”Я услышал тебя”. 
Через обширный двор для странников и новообращенных, мимо хранилища лампадного масла приблизились к главным восточным вратам, ведущим внутрь храма. Недаром звались они Красными. Высоченные двери из коринфской меди горели ярче закатного солнца.
А подле ворот, растворяясь в их сиянии, сидел калека. Это был всем известный убогий человек – хромой от рождения. Имени его никто не знал, а так и величали просто Хромой. Хотя он вообще не мог ходить. Уже больше тридцати лет родственники ежедневно, как на работу, приносили его и усаживали на одно и то же место просить милостыню.
Вот и теперь, привычно-скорбно уронив голову на грудь, тянул он руку к Петру с Иоанном.   
Апостолы остановились и Петр сказал:”Взгляни на нас”. Хотел, наверное, различить в глазах калеки свойства его недуга. Хромой откликнулся и посмотрел с надеждой. За многие годы научился угадывать, от кого можно ожидать подаяния.
“Ни серебра, ни золота нет у меня, – склонился к нему Петр, – А что имею, даю тебе, – и, взяв за правую руку, как поступал Учитель, поднял со словами, – Во имя Иисуса Христа –  встань и ходи!”
В тот же миг хромой ясно ощутил, насколько вдруг окрепли ступни и колени. Ожили ноги, наполнившись силой, как стебли растения после дождя. Сроду он такого не испытывал. Шагнул. Потом еще раз. И прошелся бодро, точно стражник, перед Красными вратами.
Петр с Иоанном вошли в храм. И бывший калека за ними. Он уже припрыгивал от избытка чувств и скакал, будто олень на лугу. 
“Глядите, какую милостыню подал мне Бог! – топал ногами, –  Буду благословлять Господа отныне и вовек!”
Собравшиеся на молитву люди сначала-то и не поняли, что происходит. Зачем тут эти дикие танцы и прыжки? Но вот узнав Хромого, теперь  здорового да счастливого, невероятно изумились.
      Он не отходил далеко от Петра, норовя время от времени коснуться руки. Опасался, возможно, как бы не вернулась к нему ужасная немощь. 
      Апостолы хотели спокойно помолиться в Соломоновом притворе – под кровлей кедровой, между двумя рядами мраморных колонн. Однако туда сбежался весь народ. Понятно, каждый желал своими глазами увидеть чудесно исцеленного.
     “Воистину, – подумал Иоанн, вспомнив слова Учителя, – Не к смерти та болезнь, но к славе Божьей!”
     А Петр вышел вперед и воскликнул:”Напрасно, братья, смотрите на нас, будто это мы своей силой освободили хромого от увечья! Только имя воскресшего Иисуса Христа и вера в Него даруют всякое исцеление навеки! Он – истинный Начальник жизни!”
    В полной тишине звучала речь апостола. Лишь мирно ворковали горлинки на крыше. И казалось уже, близки те отрадные времена, когда все перестанут делать зло, покаются и обратятся к Богу…
 
                                                                      ***
   Но не тут-то было. Раздались гневные голоса, толпа  всколыхнулась, расступаясь, и  апостолов окружили стражники и священники. 
   Ах, как они досадовали, что без их позволения неведомо чего происходит в храме! Самовольно исцелили, говорят, хромого, но и хуже того – проповедуют о воскресшем из мертвых Иисусе Христе. Допускать такое невозможно!
   Апостолов схватили и отвели в мрачное, вроде склепа, подземелье под южной башней храма, где обычно ютились городские нищие. Приставили охрану. 
   Впервые в жизни Петр с Иоанном очутились в цепких руках властей – сильных мира сего, – как овцы среди волков. Впрочем, об этом говорил Учитель: “Предадут вас в судилища, и в синагогах подвергнут бичеванию... Не бойтесь убивающих тело, а души не могущих убить”…
  В глухой темнице прислушались апостолы к себе и поняли –  они не беззащитные овцы, и самые свирепые волки теперь не страшны. Дух Святой дал им силу и смелость. 
   И  спокойно уснули на жидкой соломенной подстилке. Так что стражники удивились, когда будили утром, чтобы отвести на суд в Палату тесаных камней.
   Синедрион собрался в полном составе, поскольку дело представлялось очень важным. Как выяснилось, вчера еще пять тысяч человек из тех, что слушали апостолов, уверовали и крестились именем Иисуса. 
   Старейшины, книжники, фарисеи уселись полукругом или скорее подковой, во главе с первосвященником Каиафой, строго возвышавшимся, как незабитый гвоздь. 
   Иоанн с Петром стояли посередине. После ночи на грязной соломе выглядели они так себе. Особенно в богатом окружении верховного совета, от которого трудно ожидать справедливости и снисхождения. Известно, как судили Учителя…
   Пока собрание молчало, враждебно разглядывая обвиняемых. 
   Но вот ввели вчерашнего хромого. Лицо его сияло, будто медные врата, и он не мог удержаться на месте, перебирая ногами, точно резвый мул. Видимо, весь мир хотелось ему обнять и расцеловать.
    Указав на него, Каиафа спросил: “Какой силой или каким именем вы сделали это?”
    Да все, конечно, знал первосвященник, обо всем донесли в подробностях. Однако надеялся, что апостолы, напугавшись, солгут, запутаются в показаниях...
   “Именем Иисуса Христа, – твердо ответил Петр и возвысил голос, чтобы дошло и понято было, – Которого вы распяли и Которого Бог воскресил из мертвых!  Им исцелен человек немощный от рождения!” 
    И Хромой тут же показал, насколько он здоровый, подпрыгнув, как весенний заяц.
   “Только Иисус дает спасение, – подтвердил Иоанн, –  От греха, проклятия и смерти”.
   Все это, вместе взятое, – слова апостолов, прыжки Хромого – как-то смутило высшее собрание. Они уже не знали, на что решиться. Изумленно глядели на Петра с Иоанном, людей совсем простых, но говоривших так отважно и дерзко. 
   Растерялись вдруг священники и старейшины. Возможно, усомнились на миг в своей правоте. Могли бы основательней задуматься об истине да раскаяться, но нет – ветхие, жестоковыйные люди редко сознают свои заблуждения. 
   Они приказали вывести апостолов из зала и долго совещались, как же поступить с ними.
Весь город уже знает о чуде исцеления. Оспаривать это довольно глупо, если не сказать – безрассудно.  Лучше бы вообще не будоражить народ. Пусть идет тихая, размеренная жизнь, тогда постепенно все забудется –  и распятый пророк из Галилеи, и воскресение из мертвых, и прочие чудеса…
    Так они и повелели апостолам. Мол, помалкивайте обо всем и не смейте учить от имени Иисуса. Иначе будут вам большие неприятности, не отделаетесь одной ночью в темнице, а заслужите по меньшей мере бичевание. В общем любыми путями желали схоронить славу Христа – Победителя смерти.
   Выслушав решение суда – вроде бы мягкое, но с угрозами наперед, –  Иоанн и Петр отвечали вместе:“Справедливо ли повиноваться вам, забывая о Боге? Мы никак не можем молчать о том, что видели и слышали”... 
   Очень хотелось бы синедриону наказать непокорных апостолов. Но опасались судьи волнений в народе, который всегда сочувствует чудотворцам. Ничего не оставалось, как отпустить, пригрозив еще раз напоследок.
   Да нет такой силы, что смогла бы помешать воле Божьей. И не сбивались уже апостолы с пути, указанного Учителем. Приняв Духа Святого, сделались неустрашимы.
 
                                                                       ***
   После ночи в подземелье и утреннего суда город Иерусалим казался особенно живым, приветливым. Многие на улицах, узнавая апостолов, просили благословения. Даже при виде дворца Каиафы сердце Петра не сжалось, как обычно, от боли горьчайшего стыда.
   А в доме над могилой царя Давида тревожились о них старые друзья да новые ученики. И Петр с Иоанном рассказали в подробностях о допросе, учиненном высшим советом.
   Конечно, ничего хорошего не сулили угрозы синедриона. От них до распятия на кресте дорога совсем короткая. Но ведь долог путь апостольский. И только Всевышний может сделать так, чтобы не прервался он в самом начале.
   Не сговариваясь, ища утешения и ободрения, они начали молиться: “Владыко Боже, сотворивший небо и землю и море и все, что в них! Взгляни на грозные замыслы царей земных! И дай нам смелость говорить слово Твое, пока рука Твоя исцеляет и творит чудеса именем Сына Твоего Иисуса!”– Единодушно просили у Господа сил для проповеди истины. 
   Много удивительного видели и слышали стены сионской горницы. А тут дрогнули и поколебались, словно деревья на ветру. Так Бог дал знать, что услыхал молитву. И тогда апостолы и ученики их, все принявшие Иисуса Христа ощутили великую благодать. 
   Она давала радость веры и любви, соединяла души и освобождала.
   Крещеные Духом Святым, они зажили большой семьей, называя друг друга братьями и сестрами. Прикоснувшихся к истине уже не заботили слава, власть и богатство. И не было между ними зависти, гнева и лжи.
   О чем беседовали они, собираясь для трапезы за одним столом? Ну, конечно, о тех днях неуходящей весны, когда Учитель был рядом. Им и в голову не могло прийти выдумать нечто для пущей славы. 
   Что сочинишь, рассказывая о восходе солнца? Божественная правда выше любого вымысла. И эту правду апостолы несли в мир. 
   Как не смолкают певчие птицы, встречая новое утро, так и они неустанно славили Иисуса Христа и Его воскресение. День за днем смело проповедовали в храме и на улицах  –  всюду, где находили слушателей.
   Их Учитель, предвидя будущее, сказал однажды Отцу Своему:”Я прославился в них!”
   И апостолы старались оправдать эти слова. Всей жизнью.
   Во времена ветхого завета Господь снисходил к пророку Моисею – в огне, громах и молниях. Пророку Иезекиилю являлась Слава Его – среди бури и пламени в виде животных:”у каждого – четыре лица, и у каждого из них – четыре крыла”…
    Но к галилейским рыбакам Бог пришел в утренней тишине как простой человек – Учитель. И призвал их к новой жизни.
    Теперь у них сложилось настоящее братство – без вражды и гордыни,  без лукавства и злых помыслов –  где все, как дети, слушали наставления апостолов. 
    Ни бедных не было, ни богатых –  все общее среди друзей, заботящихся друг о друге. 
    Никто не называл имущество своим. Но многие по доброй воле распродавали, что имели, а деньги несли к ногам апостолов. Так что затем доставалось каждому по нужде, как сыновьям в родительском доме.
    Даже священник Иосия с острова Кипр, прозванный за ласковые речи Варнава -“сын утешения”, продал землю свою в Палестине и отдал выручку на общее благо.
   И поражался народ, видя такую простую, добрую жизнь. Недаром сказано – кто ходит просто, тот ходит уверенно. 
   Все больше учеников разного племени и звания примыкали к братству Иисуса Христа, к двенадцати Его апостолам, имена которых – Петр и Андрей, Иаков с Иоанном Зеведеевы, Филипп и Фома, Варфоломей и Матфей, Иаков и Фаддей Алфеевы, Симон Зилот и Матфий новоизбранный.
   Господи, как же хорошо они жили! В доверии и любви. Но, увы, нет в этом мире полного покоя и безмятежности…
 
                                                                        ***
   Некий Анания с женой своей Сапфирой решили по примеру многих продать имевшуюся землю, а деньги принести в общину, к ногам апостолов. 
   Их привлекло учение о Царстве Небесном – о любви Отца и милосердии Сына, о прощении грехов и воскресении из мертвых. Да кому же это не понравится?!
   Особенно хорошо они представляли, как Бог начисто стирает их грехи. 
   Сам Анания, человек книжный, отлично знал – если не следить внимательно за смыслом,  легко все перепутать. И вместо слова “пасхор”, что означает “мир вокруг”, невольно написать “магор миссавив”, то есть “ужас вокруг”. Не раз он избавлялся от таких ошибок. Дело-то простое и на редкость приятное –  влажной тряпкой проводишь по толстому папирусу, и чернила исчезают, будто не было. Чистый свиток перед тобой. Пиши, чего хочешь, заново!
   Впрочем, забывал он, что есть всему предел, и даже самый дорогой папирус не стерпит слишком частого мытья.
   Итак, Анания с Сапфирой хотели новой, прозрачной жизни, когда в доме ни крыши, ни стен, мешающих общаться с Богом. И перед ними открывались двери к дарам Святого Духа. Но они все перепутали, не уследив за смыслом. Совсем не те произнесли слова. 
   Посовещавшись, муж с женой надумали сберечь часть вырученной суммы, зарыв на черный день. И в этом ничего особенно дурного, когда бы не явился замысел – солгать.   
   Мол, праведно и щедро отдаем последнее, вверяясь в руки Бога! 
   Ах, откуда такое фарисейское лицемерие?! Ведь никто не понуждал их, и гроша не требовал. Разве что бесы? Где деньги, там они! И сатана уж тут как тут. И сразу мир вокруг становится ужасным… 
   Желая выглядеть чистейшими, оказались они по уши в чернилах.
   Когда Анания, не предвидя дурного, пришел к апостолам с деньгами, Петр сразу спросил:”Зачем лжешь Богу, утаивая цену земли?”
   И Дух Святой, служащий истине, не терпящий обмана, настолько огорчился, что отлетел подальше в небеса. А вслед рванулась несчастная душа Анании, который тут же почернел и рухнул бездыханен.
   Великий страх охватил всех, видевших это. Сам Петр, всплеснув руками, побледнел. Но говорил же Учитель, что нет прощения оскорбившему Духа Святого.
   Как Иуда предал Иисуса, так Анания опорочил искренность и чистоту апостольской общины. И оба навлекли погибель на себя – умерли от ужаса ими содеянного.
   И вот трое юношей из учеников подготовили к погребению тело, разрушенное ложью, и, вынеся за городские стены, похоронили в ущелье Енном.
   Часа через три пришла обеспокоенная, растерянная Сапфира. Искала глазами мужа, не понимая, куда мог запропаститься. Жалко было глядеть на нее… 
   Надеясь на раскаяние, Петр обратился к Сапфире:”Скажи, за сколько продали вы землю?”
   Она задумалась, смутилась, но через силу повторила ложь Анании.
   “Да что же вы сговорились искушать Дух Господний?! – воскликнул Петр, – Смотри, вот входят в двери хоронившие мужа твоего!”
   Горькая тоска сдавила сердце Сапфиры, и смертная тень легла на лицо ее. Увидела она любимого Ананию, зовущего из жуткого ущелья. Застонала, как ветер в пропасти, и упала замертво.
   И юноши похоронили жену подле мужа. 
   Эта казнь Божия всех потрясла. Известно, познается Бог, когда суд творит. Вся община поняла, что немыслимо лукавить и притворяться перед Духом Святым. 
   Но для ветхого человека деньги дороже Царства Небесного. 
   Будто бы и желает он жизни вечной, а не в силах изменить нынешнюю. Хочет одежду царскую, да не может отшвырнуть здешние лохмотья. Мечтает войти во дворец, но никак не выползет из своей жалкой хижины.
  “Не собирайте сокровищ на земле, но собирайте на небе, – наставлял Учитель, – Где сокровище ваше, там будет и сердце ваше”…
   Так вот сердца Анании и Сапфиры очутились в земле, неподалеку от сбереженных ими денег.
 
Гонения
   День за днем апостолы проповедовали близ главных ворот храма в притворе Соломоновом. 
   Еще с ночи поджидали тут люди, пришедшие из ближних и дальних селений с увечными, немощными, одержимыми бесами. И все исцелялись именем Иисуса. 
   Особую чудодейственную силу являл апостол Петр. Когда проходил он по улицам, навстречу из домов спешили вынести больных. И вот, говорят, даже те поднимались здоровыми с постели, кого лишь на миг осеняла тень его.
   Славили апостолов в народе, удивлялись их добродетельной жизни. Множество уверовавших примыкало к общине. 
   Ну, а священников синедриона это, конечно, раздражало. Ведь они строго запретили учение об Иисусе! И что же? Галилейские бродяги творят, чего хотят, не уважая верховный совет. Даже странно, почему так смелы…
   Злоба и зависть владели синедрионом.
   И вот однажды при удобном случае стража схватила собравшихся в храме апостолов и бросила в народную тюрьму – к разбойникам, ворам и прочим негодяям.
   Однако посланников Божьих не устрашают людские угрозы и козни. Нет бедствий для тех, кто любит Бога. И в темнице их дух не унывает. 
   Как только лязгнули засовы, они воспели радостный псалом: ”Господь – свет мой и спасение мое! Кого мне бояться? Господь – крепость жизни моей! Кого мне страшиться?”
   Одно могло тревожить  апостолов – насколько их дела угодны Богу. И в душном мраке они молились:”Услышь, Господи, голос мой. Помилуй меня и внемли мне. Выведи из темницы душу мою, чтобы мне славить имя Твое!”
   В тот же миг легкое светлое дуновение беззвучно раздвинуло каменную стену. Явился Ангел, вывел под высокие небеса и молвил, растворяясь среди мерцания звезд: “Идите в храм и говорите народу слова жизни!”
   Апостолы так и поступили. Ранним утром уже рассказывали в храме, что власть Иисуса побеждает тьму. Он приведет в Царство Небесное, и никакие силы не преградят Его путь.
   Меж тем в Палате тесаных камней собрался синедрион для нового суда над ними.       
   Первосвященник Каиафа отправил стражников в тюрьму. Но те вернулись в большом смущении – мол, темница крепко заперта, охрана у дверей, но узники исчезли…
   “Что это значит?! Как же так?! – зашумел верховный совет. – Кто отпустил?! Кого теперь судить?”
    Пока недоумевали, вскакивая с мест, размахивая руками, подоспел некий человек. Сейчас же и донес, –  те, кого ищете, совсем тут рядом поучают в Соломоновом приделе.
    Видно, головы священников и старейшин были помрачены, будто замурованы для всякого смысла. Могли бы основательно подумать, как удалось  апостолам освободиться и почему они не скрылись. Но все в синедрионе лишь возликовали, что не напрасно собрались. И повелели начальнику стражи быстро привести подсудимых –  без принуждения, спокойно, не волнуя народ.
    И вот поставили их для допроса посреди Палаты тесаных камней. 
   “Разве мы не запретили учить о имени этом? – начал первосвященник Каиафа, не желая произнести имя Иисуса, –  Но вы наполнили Иерусалим учением вашим и хотите навести на нас кровь Того Человека!” – А не спросил, как вышли из тюрьмы, не помянул чудеса исцеления, словно досадные мелочи. 
    Тогда выступил вперед Петр и твердо ответил:”Мы повинуемся больше Богу, а не приказам человеческим. Бог воскресил Иисуса, Которого вы умертвили. Возвысил в Спасителя, чтобы дать покаяние и прощение грехов. И все мы свидетели Ему”…
   Услышав такую речь, священники едва не треснули от гнева. Они шептались меж собой, выискивая буквы закона, которые позволят казнить галилейских выскочек.
   Но все же среди них нашелся один рассудительный фарисей –  уважаемый народом законоучитель Гамалиил. Он встал, приказал удалить на время апостолов, а затем произнес: “Подумаем спокойно и разумно, что делать с этими людьми. Припомните, не так давно явился лжеучитель Февда, великий якобы пророк. Сотни человек повел он к Иордану, уверяя, –  река расступится пред ним, как воды моря перед Моисеем. Его убили. И те, что шли за ним, тотчас исчезли. А вскоре новый вождь Иуда Галилеянин поднял народ на бунт против властей. Да ничего из этого не вышло –  он погиб, и все восставшие рассеялись. Так и ныне, говорю вам, отстаньте от этих людей. Если дело их земное, от человеков, то рухнет само по себе. Но если вдруг оно от Бога, не сможете искоренить. Берегитесь, как бы самим не погибнуть”…
   Простые эти слова хотя бы немного успокоили, отрезвили высший совет. Священники и старейшины решили не лишать апостолов жизни. Однако вновь запретили упоминать об Иисусе. А также присудили в назидание по сорок тяжелых ударов плетьми.
   Без воплей и стонов перенесли апостолы “близкую смерть” – бичевание. Поддерживая друг друга, уходили из синедриона. Исполосованные спины горели и кровоточили, но не было печали в сердцах – только радость одна, что приняли жестокие  побои за имя Господа.
   “Ты избавил душу мою от смерти, очи мои – от слез и ноги мои от преткновения!”– так пели они.
   И каждый день, вопреки запретам, учили по домам и в  храме об Иисусе Христе. Звали людей к правде Божьей.
 
                                                                       ***
   Апостольская община росла день ото дня. 
   И случалось так в большой семье верующих, что уже не успевали позаботиться обо всех принявших крещение – одиноких вдовах-старицах, сиротах и других нуждающихся. 
   И вот, чтобы дела хозяйственные не отвлекали апостолов от проповеди слова Божьего, понадобились служители-помощники, то есть диаконы, если по-гречески.
   Для такой работы из множества учеников выбрали семерых, известных разумом и крепкой верой. И апостолы, возложив руки на головы их, передали духовные дары.
   Первые диаконы призваны были распоряжаться общинным имуществом, казной. 
   Однако сверх того, приняв силу Духа Святого, говорили народу о жизни и учении Иисуса. 
   Особенно отличался благословенный Стефан, молодой еще человек, но творивший чудеса и знамения именем Божьим. Родом с греческих островов, он проповедовал в иноземных собраниях. А тогда в Иерусалиме имелось около пятисот синагог, посещаемых паломниками из разных стран. И затевали они споры со Стефаном, придираясь к каждому слову о законе и вере, но непременно умолкали, посрамленные его мудростью.
   Да, засевает сатана души завистью, и прорастает она злобой, губящей все вокруг.
   Так враги-ненавистники оклеветали Стефана, возбудив народ слухами, будто хулил он Бога и закон пророка Моисея.
   Напали на него и привели в синедрион, который опять срочно собрался, потому что очень уж тяжкое обвинение. И вновь выступили подкупленные лжесвидетели, слышавшие якобы собственными ушами, как поносил он самое святое – закон и храм иерусалимский. Мол, разрушит Иисус это здание, где Бог защищает людей от бедствий, и переменит обычаи предков. 
   “Так ли это?! – спросил первосвященник Каиафа. – Говори!”
   И все бывшие в суде поглядели на Стефана. Но ни страха, ни уныния, ни досады, как  обычно у обвиняемых, не было в лице его. Оно сияло тем небесным тихим светом, какой исходит только от ангелов, принесших добрую весть.
    “Братья и отцы, послушайте!  – сказал он, –  Бог славы явился праотцу нашему Аврааму в Месопотамии. А пророку Моисею – средь Синайской пустыни в горящем терновнике и затем на горе в густом облаке. Всевышний не в рукотворных храмах живет. Небо – престол Мой, говорит Господь, и земля – подножие ног Моих”... 
   Стефан обвел рукою стороны света, указывая, что Бог повсюду. Если есть у Него жилище на земле, то оно в людях. Где верующие в Бога, там и Он.
   “Жестоковыйные! – возвысил голос так, чтобы судьи не смели прервать, – Всегда противитесь Духу Святому! Кого из пророков не гнали отцы ваши? Они убили тех, кто возвестил пришествие Спасителя! А вы предали Его, распяв на кресте!” 
   Так защищал он истину, ничуть не заботясь о судьбе своей, обличая  священников и старейшин, которые никогда не верили посланникам Божьим, но всегда  истребляли их.   
   “Принявшие закон от Бога, вы не сохранили его!”– Стефан чувствовал, что проповедует
последний раз, и хотел высказаться до конца.
   Но судьи уже в ярости скрежетали зубами. Совсем помутился их рассудок. Любое слово казалось им богохульным и ранило, как камень из пращи. Не верховный совет, а сборище умалишенных. И даже уважаемый Гамалиил не смог бы теперь успокоить и вразумить. 
   А Стефан, вскинув голову, глянул в окно и воскликнул с улыбкой: “Вот, вижу небеса распахнутые, и славу Божию, и Иисуса по правую руку от Бога!”
   О, как тут возопили священники и старейшины! Ученые эти люди орали дурными голосами, будто перепуганная стая обезъян, и затыкали уши, чтоб ничего не слышать. Гурьбой, точно злые бесы, кинулись, связали Стефана. И поволокли из города через Цветочные ворота к подножию горы Елеонской.
   Желая отомстить, законники тотчас забыли о законе. Хотели крови, не имея права предать смерти. 
   Это было в долине Иосафат, что означает – Всевышний рассудит. Опутаный веревками Стефан мог видеть в небе над собой сиянье славы Божьей. А судьи, деловито собирая камни, смотрели в землю, где зияла для них пропасть геенны огненной. 
   Все палачи набрали камней отборных – увесистых, округлых, как картошка, удобных для швыряния. Затем три лжесвидетеля, чья очередь законно первая, раздевшись до пояса, сложили тщательно одежду у ног одного юноши по имени Савл, чтобы постерег. 
   Приосанившись, будто метатели на соревнованиях, – не в даль, но в цель, – крякнув, ухнув, запустили со всей мочи булыжники и точно угодили, поскольку рядом. 
   А вслед, уже как при обвале, посыпались каменья градом. Каждый тупо жалил, дробя, ломая, забирая жизнь.
   Стефан молился, пока мог: “Господи Иисусе! Прими дух мой”... 
   Его убийцы делали свою работу молча. Отирали пот и метили попасть в уста.
   “Боже! – вскричал Стефан, – Прости им!”
    И умер, словно бы заснул.
    Как говорит предание, тело его оставили под горой Елеонской на растерзание зверям и птицам. Но следующим вечером законоучитель Гамалиил послал верных людей тайно перенести мученика в село Кафар-Гамал, что неподалеку от Иерусалима. 
   Там в пещере похоронили Стефана с великим плачем.
   Настанет срок – Всевышний все и всех рассудит.
 
                                                                            ***
   Мученическая смерть Стефана только распалила ярость синедриона. 
   Как зверь, вкусивший человеческой крови, становится людоедом, так и они искали новых жертв. 
   Началось великое гонение на апостольскую общину Иерусалима. Священники и старейшины свирепо преследовали всех, кто верил в Иисуса Христа. 
   Они забыли разумные слова Гамалиила. Может, и понимали уже, что дело это, видимо, от Бога. Но, будто одержимые сатаной, хотели немедленно покончить с проповедями о Царстве Небесном и Воскресении, искоренить крещение и чудеса исцеления, мирные собрания и трапезы любви. 
   Особенно старался юноша Савл. Никого не щадил, точно в ужасном кровавом сновидении, – врывался в дома, заключал невинных в темницы, пытал и побивал камнями. И не хватало ему сил очнуться, опомниться…
   Да как ни хитер сатана, а тут чудовищно промахнулся, угодив камнем себе же по лбу.
   Гонения лишь укрепили веру апостолов и учеников. 
   В эти страшные дни разошлись они по сторонам света и даже до края земли. Но и не думали затаиться, а делились со всеми благой, доброй вестью о Царстве Божьем, и радовались, объединяя людей в одну большую семью верующих в Иисуса.
   Они еще не построили своих храмов для молитв. Зато их общество, созванное во имя Христа Спасителя, было прочнее любой каменной крепости – настоящий дом Божий, то есть “церковь” по-гречески. 
   И где бы ни находились они – в пустынях, в море или на горах, – Господь был с ними, не покидая, и указывал путь, куда бы ни шли. Днем сопровождал в облаке, а ночью в столпе огненном, и носил их как бы на орлиных крыльях.
   Вот так не прекращалось в мире учение о новом завете с Богом.
   А вскоре во главе церкви апостолы поставили праведного Иакова, сводного брата Иисуса Христа. Он стал первым епископом, то есть старшим наставником, и наблюдал за церковной жизнью, чтоб не покидала ее истинная крепкая вера и сохранялись дары Духа Святого.
 
                                                              2
 
Рассеяние
   Филипп, один из семи диаконов, избранных апостолами, покинул Иерусалим, держа путь на север.
   “Известно, есть четыре стороны света, – размышлял он, – И вольный человек идет, куда глаза глядят. Однако, если душа еще слепа, не прозрела, любая торная удобная дорога кончается тупиком в геенне огненной. А путь с Иисусом труден и тернист, да приводит в Царство Божье. Получается, шесть сторон в этом мире? – задумался, глядя в небо, – Выбирай, какую пожелаешь”…
   Тесня короткие сумерки, быстро наступала ночь. Филипп остановился на обочине и разложил под кустами тамариска округлую суму из воловьей кожи, служившую также походным столом. 
   С ясного неба без единого облака, будто прямо со звезд, сеялся едва различимый дождь, и каждый камешек в горах, каждый лист старого земляничного дерева сверкали под полной луной. 
   Филипп разломил ячменную лепешку, запил козьим молоком.
   Влажный морской ветер донес издалека заунывную волчью песню. И он, достав семирядную свирель, ответил птичьей трелью.
   Все смолкло. В полной тишине взошла еще одна звезда и, кажется, призывно зазвенела, указывая тропу, по которой следовало идти дальше. 
   К утру, попетляв среди холмов, покрытых виноградниками, она вывела на горный перевал, где расположился самарийский город-убежище Сихем. Отсюда открывался прекрасный вид на две вершины – Гаризим благословляющий и проклинающий Гевал…
   Филипп понял, что суждено ему начать свою проповедь среди самаритян. 
   А дело это не простое, поскольку уже сотни лет между двумя народами вражда, и невозможно им сойтись, как Гаризиму и Гевалу.
   Издавна иудеи презирали самаритян, считая идолопоклонниками и чужестранцами – нечистыми потомками ассирийцев. Еще пророк Исайя с отвращением восклицал: “Сыновья чародейки и блудницы! Убийцы, закалывающие детей у ручьев, между расселинами скал!” 
   Впрочем, сами самаритяне называли себя хранителями истины, а гору Гаризим – местом, где пребывает Бог. И правда, здесь в одной из пещер сокрыты скрижали Завета – каменная плита с высеченным на ней законом Божьим. Тут растет священный для евреев дуб, повсюду родники и зеленеют склоны. Пророк Моисей повелел именно с этой вершины благословлять воинов перед битвами. А проклинать врагов с голых утесов Гевала.
    Конечно, славные края. Cам Сихем построен по указу Моисея как убежище для невинных убийц. 
    Сейчас в городе веселились, пели и танцевали под звуки лютней, флейт, кимвалов, воздавая хвалу Господу за щедрый урожай.
    В таком хорошем состоянии духа самаритяне приветливо встретили Филиппа. А когда увидели творимые им чудеса, – как исцеляет он расслабленных и хромых, как бесы с дикими воплями покидают одержимых, – приняли учение о Царстве Небесном, покаялись и крестились в воде именем Иисуса. 
     И еще больше возрадовался город Сихем.
 
                                                                         ***
   В то время близ города в селении Кета проживал некий волхв Симон – известный колдун и чародей. Побывав в Египте, он выучился многим премудростям волшебства. С помощью магических заклинаний и амулетов надувал легковерный народ.
   Об удивительных делах Симона ходила молва – будто бы он отворял одним дыханием двери, освобождался от оков и становился невидимым, летал по воздуху и заставлял плясать обыкновенные корзины, даже умел якобы превращаться в козла. 
   К тому же он лечил больных целебными корешками и натираниями маслом, плевками в глаз и заговорами. В общем, Симон уже очаровал Самарию и теперь выдавал себя за великого пророка, а люди видели в нем необыкновенную силу Божью. 
  О таких вот лжепророках, уловленных бесами, предупреждал Иисус.
  Но истинные чудеса еще очевиднее в сравнении с мнимыми. Искренность и чистота – они от Бога, и вместе одолевают любые чары.
  Знамения Филиппа и слова о Царстве Небесном так изумили самаритян, что позабыли они, как глупый сон, все волшебство Симона. 
   Более того, даже сам знаменитый волхв вроде бы уверовал, крестился и теперь  не отходил от Филиппа, желая уяснить, какими силами творится настоящее чудо.
   Вскоре весть о том, что многие в Самарии приняли слово Божье, дошла в Иерусалим, где пребывали двенадцать апостолов. И они послали Петра с Иоанном передать дары Святого Духа вновь обращенным.
   Когда-то Иоанн едва не призвал огонь с неба, желая истребить самарийское селение. Теперь же спешил в эти края с благодатными дарами. 
   Придя в Сихем, апостолы, помолившись, возложили руки на головы крещенных, и сошел на верующих Дух Святой. С этой поры иудеи и самаритяне, – те, кто выбрал путь в Царство Небесное, – шли вместе, в одну сторону, и не было вражды меж ними.
   Симона-волхва глубоко поразил обряд возложения рук. Ничего подобного сроду не видел. Он подумал, что это какая-то новейшая магия – неизвестный ему фокус, которому в Египте не учили. Очень захотелось овладеть такой дивной силой и пользоваться себе во благо. 
   И решил Симон купить секрет у галилейских рыбаков. В одном из домов Сихема нашел апостолов и выложил на стол перед ними увесистый мешочек с серебром, которое то ли заработал волшебством, то ли создал из пыли. 
   “Дайте мне эту власть! – попросил он, – Чтобы тот, на кого возложу руки, тотчас получал Духа Святого”…
    Да, похоже, Симон так крепко сдружился с бесами, что даже крещение не освободило. После этого случая все попытки выгадать что-либо в делах духовных зовутся именем волхва – “симония”.
    “Серебро твое да будет тебе в погибель! – воскликнул Петр, – Немыслимо за деньги обретать дар Божий! Вижу тебя в желчи горькой и узах неправды. Ты –  сосуд сатаны!”
    ”И путь твой в геенну огненную! – подхватил Иоанн, – Покайся в грехе и моли Бога о прощении”…
    Симон вздохнул, пожал плечами и, уходя, обернулся в дверях:”Помолитесь вы Господу, чтобы не постигло меня сказанное вами”…
   Предания говорят, что много позже в Риме они вновь встретились. 
   Тогда Симон в лавровом венке забрался на крышу дома и обратился к народу:“Римляне,  безумцы! Отвернувшись от меня, следуете за Петром! Что ж, и я оставлю вас –  не буду защищать этот город, а пошлю на него великие казни. Сейчас же вознесусь на небо!”
   Взмахнул руками и взлетел, так что люди на улицах возопили от ужаса. 
   Но среди взволнованной толпы апостол Петр именем Иисуса повелел бесам выйти из волхва. И тотчас, грянув оземь, разбился в прах Симон. А душа его, как и обещано было, устремилась без покаяния в геенну огненную.
 
                                                                     ***
Петр с Иоанном, закончив дела в Самарии, поспешили в Иерусалим на праздник Кущей, проповедуя в придорожных селениях учение Иисуса.
Как сказал один из апостолов, пути Господа неисповедимы. То есть не дано людям уразуметь и выразить словами премудрость замысла Божьего –  невозможно до конца понять настоящее и предвидеть будущее. Лишь то нам известно, что позволяет знать Бог.    
Так Филиппу средь бела дня вдруг явился ангел и повелел зачем-то идти на полдень, к югу, по дороге, ведущей через город Газа в Африку…
   Еще дымилась вершина горы Гаризим, где приносили праздничные жертвы Всевышнему. А повсюду уже разбирали пожелтевшие шалаши. Впрочем, встречались в пути покуда  целые, пригодные для ночевки. 
   На третий день, миновав стороной Иерусалим, Филипп подошел к месту битвы Давида с Голиафом. Каждый путник оставляет здесь три камня в память о сразившем великана. Разновеликие каменья и булыжники свалены у обочины в огромную кучу, так что одно удовольствие проехать на телеге по очищенным окрестностям.
   Дорожные столбы показывали, сколько шагов осталось до Газы, – примерно пять тысяч.
Но Филипп до сих пор не знал, зачем ему туда.
   Однако, ощущая уже дыхание Средиземного моря, поторапливался, как на свидание.
   Тут его догнала богатая двухместная колесница –  мягко катилась по ровной дороге, и возница не понукал лошадей. 
   А под тенью расшитого полога, откинувшись на спинку слоновой кости, человек в просторной белой тунике глядел, шевеля губами, в развернутый на коленях свиток.
   “Иные колесницами, иные конями, а мы именем Господа хвалимся”, – вспомнил Филипп псалом царя Давида, приблизился к повозке и услышал, как этот вельможа читает вслух книгу пророка Исайи: “Он истязуем был, но страдал добровольно, и не открывал уст Своих. Как овца, веден был на заклание... За преступления народа Моего претерпел казнь. И вот отторгнут от земли живых. Но род Его кто разъяснит?”
   “Разумеешь ли, что читаешь?” – спросил Филипп. 
   Подняв голову, человек виновато улыбнулся, будто ребенок, не осиливший урок:”Как могу уразуметь без объяснения? Если нам по пути, прошу тебя, садись рядом и растолкуй, о ком пророк говорит это. О себе или о другом?” 
   Это был знатный эфиоп по имени Индих, приближенный самой царицы, хранитель всех ее сокровищ. Он приезжал в Иерусалим на праздник Кущей и в дар от первосвященника Каиафы получил пергаментный свиток закона Божьего. А теперь возвращался домой.   
   Филипп сел в колесницу и объяснил смысл этого пророчества, столетия назад предвестившего явление Спасителя. А затем поведал о жизни Иисуса, о крещении и дарах Духа Святого.
   Эфиоп чутко внимал каждому слову. Душа его, ищущая истину, сразу устремилась к учению о Царстве Небесном. Ему не терпелось очиститься от прежних грехов и начать новую жизнь. Так человек, долго плутавший в ночи, торопится утром омыть дорожную грязь.
   Дорога меж тем свернула направо, и Филипп указал примечательное место, где в древности воитель Самсон избил ослиной челюстью тысячу неприятелей.
   Затем колесница, точно трещотка, прокатилась по мощеным улицам свободного города Елевферополя и вскоре достигла старой шелковичной рощи у подножия горы, близ которой жестоковыйные ветхие люди распилили некогда пророка Исайю деревянной пилой.
   Услышав об этом, эфиоп от огорчения побледнел, насколько может чернокожий африканец, но тут заметил рядом источник, бегущий из пещеры в небольшой водоем.
  “Что помешает мне креститься?”– тихо спросил он.
   “Если уверовал от всего сердца, то нет препятствий”, – отвечал Филипп.
   “Верую, что Иисус Христос –  Сын Божий!” – воскликнул достойный вельможа и приказал остановить колесницу.
     Они вошли по пояс в холодную родниковую воду. Черпая ее пригоршнями, Филипп поливал Индиха, так что явилась над ними радуга в небе. И Дух Святой сошел на крещенного эфиопа, наполнив радостью его душу.
     Выбравшись на берег, протянул он руку, чтобы помочь Филиппу, но лишь успел заметить, как ангел Господний уносит того в неведомые дали.
    Дивясь премудрости Божьей и чудесному своему крещению, Индих продолжил путь. Еще месяц добираться ему до жаркой Эфиопии – через Синайский полуостров и Нубийскую пустыню.
    А Филипп в мгновение ока очутился в портовом городе Азот на Средиземном море.
Отсюда он пошел на север, останавливаясь во многих прибрежных селениях, рассказывая о жизни Иисуса. Так дорога привела его домой в город Кесарию, где он, исполнив предназначенное, остался до времени среди семьи.
     К той поре Индих вернулся в Африку. Говорят, он усердно проповедовал слово Божье среди эфиопов, и многие из них крестились. Даже сама царица эфиопская приняла учение о Царстве Небесном.
    Вот каковы пути Господнии.
 
                                                                      ***
   Апостолы, конечно, навещали селения, где уже имелись общины верующих в Иисуса.
   И Петр часто проведывал братьев и сестер –  наставлял и поддерживал их в новой жизни. Так заботливый пастух оберегает свое стадо. Об этом и просил Учитель. 
   Однажды горная тропа вывела Петра к истоку реки Аялон, и пошел он по течению. Радостно глядеть, как слабый ручеек набирает сил, одолевая скалы, становясь потоком.
   Вскоре открылась внизу Саронская долина, будто огромная нерукотворная риза, расшитая садами смоковниц и олив, апельсиновыми и дубовыми рощами, затканная нарциссами, лилиями, гиацинтами и анемонами.
   Воистину, и царь Соломон в славе своей не имел таких праздничных нарядов.
   Петр шел по берегу реки, понимая, что Господь разговаривает с ним. Его слова не слышны, но ясно ощутимы. Всевышний позволял увидеть, как ворон кормит птенцов горлицы и нежно каркает, будто воркуя, как мирный лев выводит на пастбище ягнят, присматривая, чтоб не напал случайный хищник, как горный барс, подобно собаке, стережет вьючных верблюдов.
   Дух замирал, насколько чудна и прекрасна земля, созданная Творцом! 
   На горизонте долину скрывала морская дымка, а сквозь нее светило низкое уже солнце. И казалось Петру, что там, за великим морем, видит он ветхих людей, погруженных в закатный сумрак. Они поклоняются идолам, не слыша, увы, слова Божьего, не зная о Спасителе и Царстве Небесном…
    Уже затемно, когда на выгонах разгорелись пастушьи костры и квакши скрежетали в кустах, точно жестянщики, река Аялон привела к древнему городу Лод, называвшемуся в те времена Лидда.
    В одном из окраинных домов Петра встретили радушно. После омовения усадили на скамейку за низкий столик, обтянутый воловьей кожей. Подали горшок горячей похлебки, лепешку, изюмно-абрикосовый отвар.
   Отужинав, Петр начал рассказывать, что каждый день и на каждом шагу не перестает удивляться славным делам Господним. 
   Тогда из-за стены послышался голос:”Какая благодать! А я уж восемь лет не в силах сделать шага”…
   Петр отодвинул камышовую занавеску на двери. В соседней комнате, открытой во внутренний дворик, лежал на постели разбитый параличом старик по имени Эней, отец хозяйки дома. Лицо его, обращенное к небу, освещала луна и видно было, как дрожали веки.
   “Эней, – сказал апостол, – Исцеляет тебя Иисус Христос! Встань и ходи”…
     И расслабленный тотчас поднялся, будто юноша по зову боевой трубы. И запел псалом царя Давида: “Хвали, душа моя, Господа! Господь отверзает очи слепым! Господь восстанавливает согбенных! Господь любит праведных!”
   А на другой день весь город Лидда, видя исцеленного Энея, распевал благодарение: ”Блажен, кому помощник Бог, у кого надежда на Господа, сотворившего небо и землю, море и все, что в них”…
                                                                        ***
Примерно в дне неспешного пути от Лидды на берегу Средиземного моря стоит красивый город-порт Иоппия. 
Основал его, как говорят, вскоре после великого потопа Иафет, один из трех сыновей Ноя.
Здесь жила ученица апостолов Тавифа, и была она приятна взору, как стройная серна на склоне горы. Голубиные ее глаза глядели кротко. Творила она много добра и милости. Шила платья и рубахи для бедных вдов. Многие в городе любили Тавифу.
И вот в то время, когда смоковницы распускают почки и виноградные лозы расцветают, случилось, что занемогла она и умерла внезапно. Ее омыли и положили в горнице, там, где обычно молилась покойная.
   Нежданная беда опечалила общину верующих. Но кто-то прослышал, что апостол Петр неподалеку. И тут же снарядили за ним двух гонцов с просьбой – поспешить в Иоппию.
   Не мешкая, Петр, как был, отправился в путь. Дорога сначала бежала меж лесистых холмов. А ближе к морю начались бесконечные апельсиновые сады. Отсюда уже виднелась на высоком песчаном берегу Иоппия.
   У самых городских ворот посреди рыночной площади, как сыздавна заведено, шумная толпа разбирала какое-то срочное судебное дело, так что еле удалось протиснуться.
   Гонцы ввели Петра в дом и указали комнату наверху. Как только он взошел по лестнице, окружили его горюющие плакальщицы, и многие вдовы, обливаясь слезами, показывали одежду, сшитую для них Тавифой.
   Петр быстро выслал всех из горницы и, упав на колени, стал молиться. Вряд ли вспоминал тогда, как от маловерия едва не утонул на Киннеретском озере, как с ужасом смотрел на воскресшего Лазаря, как отрекался от Учителя. 
   Теперь в душе окрепли силы, данные Отцом, Сыном и Духом Святым, – живая вера и любовь, радость и надежда.
   Повернувшись к ложу умершей, он воскликнул:”Тавифа, встань!”
   И будто легкий светлый ветер пролетел по комнате, неся запах моря и цветущих лугов. 
   Она открыла глаза. Увидела апостола и села. 
   Петр подал ей руку, помогая подняться с ложа, а затем позвал собравшихся в доме.
   Конечно, верующие всегда надеются на Бога, но все же воскрешение из мертвых так поразительно, что не хватает слов. 
   Лишь пение псалма уместно:”Буду славить Тебя, Господи, всем сердцем моим, возвещать все чудеса Твои! Буду радоваться и торжествовать о Тебе, петь имени Твоему, Всевышний!”
   Уже на другой день весть о воскресшей Тавифе разнеслась по Саронской долине –  от Иоппии к Лидде и на север до Кесарии. Многие тогда покаялись и крестились, приняв  учение Иисуса о Царстве Небесном.
   Апостол Петр задержался в городе еще на некоторое время, остановившись у Симона кожевника. Дом этого достойного человека располагался прямо на берегу. Удобное место для скобления и мытья шкур. Во дворе стояли большие чаны, где в настоях коры ивы или дуба отмокали кожи, а рядом деревянные козлы для их просушки. 
   Среди фарисеев-законников это ремесло считалось нечистым, однако Петру здесь нравилось, хотя бы потому, что можно слышать голос волн и крики чаек. 
   Он поднимался молиться на плоскую крышу дома, откуда видел мачты и паруса кораблей в гавани, бесконечное море, а иногда – огромную рыбу, вроде той, что являлась в Киннеретском озере. 
   Возможно, именно она проглотила пророка Иону, когда тот ослушался Господа. Но через три дня выплюнула невредимым на этот берег, чтобы все-таки шел проповедовать волю Божью.
 
                                                                        ***
   К северу от Иоппии на караванном пути находился большой город, построенный иудейским царем Иродом Великим и названный в честь римского императора-цезаря – Кесария.
   Здесь несли службу назначаемые Римом прокураторы и отборные имперские войска в их подчинении. Одним из центурионов, то есть сотников, такого Италийского полка был человек по имени Корнилий. 
   В те времена римляне, как большинство народов, поклонялись не одному Богу, а многим разным божествам. Словом, идолам  –  в виде статуй и прочих рукодельных истуканов.
   Однако Корнилий, в отличие от соплеменников, искал Создателя всего, что есть в этом мире. И вот, добрые дела и помыслы, милосердие, любовь к людям и молитвы помогли его душе найти и принять единого истинного Творца. 
   Власть и богатство не мешали ему соблюдать заповеди Иисуса, хотя до сих пор он ничего не знал о Сыне Божьем.
   Как-то около трех часов пополудни сотник молился в доме своем. Глядя в залитые солнцем небеса, благодарил Всевышнего и просил о вечном спасении родных и близких.   
   Казалось, весь мир в тишине и покое, и каждому слову внимает Господь.
   Тогда из солнечного света, как будто через приоткрывшуюся дверь, явился ангел в воинских доспехах и строго произнес: “Корнилий!”
   Не робкого десятка сотник, изрядно испугавшись, все же отвечал:”Что, Господи?”    
  “Молитвы и милостыни твои угодны Богу! Итак, пошли людей в Иоппию и призови Петра, гостящего у Симона-кожевника близ моря, – повелел ангел, –  Он скажет тебе, что делать!” – И так же, как явился, отошел…
   Навряд ли уяснил Корнилий, зачем тут нужен некий Петр, приятель какого-то иоппийского кожевника. 
   Впрочем, сразу, без всяких рассуждений, позвал двух слуг и одного служилого из сотни. 
   И, вкратце рассказав о пережитом, отправил на задание.
 
                                                             ***
   Вероятно, Петр чувствовал, что к городу приближаются посланные за ним люди. Беспокойство овладело – вроде должен сделать нечто важное, да совершенно позабыл, что именно. Хотя, может, и не знал вовсе. А Господь намекал, тревожа.
   Около полудня Петр поднялся на крышу дома помолиться.
   Море укрыто туманом, однако сквозь него близ берега виднелось множество плотов, груженых кедровым лесом с Ливанских гор. Так было здесь сотни лет назад, когда царь Соломон возводил первый храм единому Богу в Иерусалиме. Но вот сейчас плоты приподнялись, будто от сильного ветра, и разлетелись, точно птичьи стаи, по четырем сторонам света.
   Петр сразу ощутил какой-то странный голод. Не тот, пожалуй, когда просто очень хочешь есть. Скорее, голод-желание – узнать и постичь замыслы Господа. Он не в животе, конечно, а в душе, которая трепещет и замирает, изнемогает, ожидая восторженно слова Божьего.
   Как вдруг развеялся туман и отворилось небо. И различимо стало в нем дивное видение – словно бы летящий огромный сосуд или блюдо. Вернее, большое полотно о четырех подвязанных концах, точно парус, полный солнечного ветра. Он опускался ниже-ниже, едва ли не к ногам на крышу, и распахнулся, подобно скатерти. А в ней все то, что ходит и ползает, летает и плавает, все твари земные – четвероногие и птицы, и рыбы, и насекомые, и змеи… 
    Такого не описать словами и не измерить пядью или шагом.
    И голос долетел с небес: “Петр, заколи и ешь, чего пожелаешь!”
    Но Петр ушам своим не верил. Как же можно, забывая закон Моисея, есть нечистое?! К примеру, зайца, свинью или верблюда, страуса, лягушку и крота, рака, черепаху или ежа. 
   “Нет, Господи! – воскликнул он, – Сроду в рот не брал скверного!” 
   “Что Бог очистил, – отвечал небесный голос, – Не почитай нечистым”… 
    Так трижды повторилось, после чего видение исчезло. А Петр, присев на крыше, раздумывал, как это понимать. Известно ведь, не сразу уяснишь и растолкуешь глубины речи Бога и языка небес.
    В то время пришедшие из Кесарии люди остановились у ворот дома кожевника.
И Дух Святой отвлек Петра от размышлений:”Вот, ищут тебя трое. Иди, куда попросят, без сомнений. Потому что это я послал их”…
    Спустившись с крыши, Петр сказал посланцам сотника:”Я тот, кого вы ищете, – и спросил, – Какое у вас дело?” 
   При виде римского воина мелькнула мысль, не поведут ли снова в тюрьму… 
   Но ему обстоятельно доложили – мол, центурион Корнилий, муж добродетельный и богобоязненный, получил от ангела повеление призвать тебя и послушать речи твои.
   Тогда Петр пригласил их войти и угощал. На другой день, купив на базаре знаменитые здешние дыни и гранаты, отправились все в Кесарию, а с ними еще шесть братьев из общины иоппийской. 
   Торная прямая дорога тянулась вдоль берега моря. За сотни лет здесь проходили тысячи разноплеменных людей. Все ступают по одной земле. Все дети Божьи. Даже те народы, которые покуда не знают истинного Отца своего …
   Справа на песчаных холмах темнели священные дубовые рощи. Под сенью их остановились на ночь, и Петр, обводя взглядом волнистые очертания листьев, понял смысл вчерашних откровений.
   К полудню другого дня вошли они в нарядный белоснежный город Кесарию. Миновали акведук, мощеную площадь со статуями римских императоров и героев, каменный театр на целый легион зрителей. Вдали открывалась огромная гавань, охваченная длинными защитными молами, и дворец царя Ирода на омываемом волнами рифе. 
   Таких городов Петр еще не видывал. И вспомнил вдруг, что означает имя сына Ноя, основателя Иоппии, –  Иафет – да распространит Бог...
 
                                                                     ***
  Корнилий встретил их в дверях – поклонился низко и опустился на колени.
  Петр сразу поднял сотника со словами:”К чему это?! Я же человек”…
  В приемном зале-атриуме уже ожидали званого гостя. Собралось немало достойных людей – вся семья Корнилия, родственники и близкие друзья.
   Петр прежде не бывал в домах язычников. Разглядывал росписи на стенах, узнавая дубовые рощи, прибрежные холмы, здешнюю гавань. На полу черно-белой галькой выложены шагающие львы, рысь над куропатой, голуби, пьющие из чаши. А по углам на тумбах мраморные идолы, то есть чьи-то головы. Скорее всего, римских императоров.
   Под тихое журчание воды в фонтане, где играли рыбы, среди которых и знакомый с галилейских пор амнун, Петр мягко объяснил, насколько благочестивому иудею грешно общаться  с иноплеменником, тем более – входить в его жилище. Ну, вот какой обычай изобрели фарисеи –  мол, между нами пропасть. Однако Господу чужды бессмысленные запреты, важны лишь вера и любовь. Тот, кто любит братьев своих, близок к Царству Небесному…
   “Бог мне открыл позавчера, что нет народов скверных и нечистых, – продолжил апостол, – И я пришел сюда беспрекословно. Скажите, для какого дела меня позвали?
   Тогда Корнилий рассказал, как явился ангел и повелел призвать из Иоппии человека  именем Петр, чтобы услышать от него слова спасения.
   “Как хорошо, что ты пришел! – вновь поклонился он, – Теперь мы все стоим здесь перед Богом, готовые узнать Его правду от тебя”.
    Петр улыбнулся и кивул:“Воистину, Бог не смотрит на лица, но из всяких народов приятны Ему те, кто поступает по правде. Он послал благую весть через Сына Своего Иисуса Христа – Это Господь всех людей под солнцем!” 
    И Петр поведал о недавних событиях в Иудее и Галилее: как учил Иисус, исцеляя и благотворя, как распяли Его и воскрес Он, и являлся не раз избранным от Бога, и призвал свидетельствовать, что Он есть Судия живых и мертвых, Иисус – Спаситель, дар Божий людям …
   Казалось, в фонтане вода перестала журчать, и рыбы застыли, внимая.
   Уже много раз Петр проповедовал об Учителе. Его слова подобны были верно вбитым гвоздям – так говорить лишь мудрые способны. И всегда, осененные Духом, вдохновляли слушавших. Открывались их души, приходили к покаянию и вере в Иисуса, зовущего в Царство Небесное.
    “О Нем все пророки древности предрекали, – говорил Петр, –  Всякий верующий в Него получит прощение грехов именем Его”… 
    И речь еще текла, когда Дух Святой сошел на всех, кто находился в зале. Их лица просветлели, будто омытые после долгого странствия от земной пыли. 
    И римляне на разных языках запели псалом царя Давида: “Господи, направь меня на истину Твою, и научи меня! Ты Бог спасения моего – на Тебя надеюсь каждый день!” 
    Благая весть для всех едина. Ведь Бог желает благословить все племена земные.
   “Кто же запретит крестить водою тех, которые, как и мы, получили Святого Духа?!”– возрадовался Петр.
    Так открыл он двери Царства Небесного первым язычникам из римлян, принявшим Иисуса Христа. 
   Что может быть приятней сердцу? Вот высшая награда для апостола – вдохнуть жизнь в одряхлевший мир!
   И пробыл он в доме Корнилия еще несколько отрадных дней, наставляя обращенных в вере. Затем вернулся в Иерусалим.
 
                                                                     ***
   Известно, жизнь состоит из радостей и горя.
   Исполнялось пророчество Учителя:”Чашу, которую Я пью, будете пить, и крещением, которым Я крещусь, будете креститься”…
   Теперь царь Ирод Агриппа, угождая синедриону,  преследовал апостолов. 
   Коварный правитель был внуком того Ирода, который сорок лет назад покушался убить новорожденного Иисуса.
   По приказу Ирода Агриппы обезглавили мечом Иакова Зеведеева, брата Иоанна, свидетеля многих знамений и чудес Господних.
   Обычно Ирод жил в своем кесарийском дворце на морском рифе. 
   Но по большим праздникам прибывал в Иерусалим. Возможно, у него имелся какой-то тайный список самых близких учеников Иисуса, и царь, наследник дедовских замашек, хотел их уничтожить всех, одного за другим.
   Незадолго до Пасхи настала очередь Петра – схватили и заключили в крепость Антония, откуда десять лет назад Учитель взошел на Голгофу. 
   Не умертвили сразу лишь потому, что Ирод, как любитель римских развлечений, желал устроить из суда и казни всенародную потеху, однако не хотел нарушать пасхальный покой.
   Петра в темнице стерегли строжайше, как знаменитого злодея, – шестнадцать воинов, по четыре в смену. Двое охраняли двери. А к двум другим он был прикован цепью. Да так и спать приходилось. Немыслимо и думать о побеге.
   Хотя вся община в Иерусалиме, вся церковь молилась Богу о его спасенье.
   И вот миновала Пасха, когда, сидя скованный меж стражниками, Петр вспоминал книгу Исхода –  рассказ о бегстве из египтетского рабства. 
   Глядя на каменные своды, он ясно видел столп облачный и столп огненный, которыми Господь указывал путь. Среди безжизненной пустыни вдыхал он запах жареных перепелов и хлеба небесного, названного манной. И слышал, как расплескиваются по сторонам воды Красного моря, открывая спасительный проход по суше. 
   Где бы ты ни был, а праздник можно сохранить в душе…
   В последнюю ночь перед казнью Петр мирно спал, доверишись Богу. И снился ему сон, похожий на прежний, – будто заглотила его вместе со стражниками огромная рыба. Как некогда кит пророка Иону. 
   И вроде бы разобрал он, о чем думает эта рыба:”Отчего одни живут до старости, а другие умирают в детстве? Зачем злодеи благоденствуют, владея земным богатством, а добрые и праведные угнетены бедами и нищетой? Может, у самого дна найду ответ”…
   И нырнула рыба так глубоко, что дышать нечем. Но нет ей ответа. Тогда устремилась к поверхности и даже выпрыгнула из воды, так что небесный свет ослепил глаза.
   А из света явился ангел Господень со словами:”Достоин отчаяния, кто отчаивается”.   
   Толкнув Петра в бок, велел вставать и одеваться поскорее, и цепи пали с рук, как травяные высохшие стебли. Петр шел за ангелом, минуя стражу, и двери отворялись перед ними, будто морские воды. 
   Последняя железная преграда меж крепостью и городом бесшумно распахнулась, точно пасть кита. Над головой бледнели утренние звезды. Пахло свежеиспеченным хлебом. Одинокий ослик в збруе брел куда-то по улице. 
   Ангела не стало. Лишь слышались еще его слова:”Мой суд, мое отмщение! Я всем за все воздам!”
   Только теперь, оглядываясь на неприступные крепостные стены, Петр понял, что это не сон, а явь. И поспешил он к известному дому на холме Сион, где собрались молящиеся о нем. И радовался по дороге, благодаря Господа:”Ты крепость моя и слава моя! Ты послал ангела Своего избавить меня от руки Ирода! Ты был мне спасением!” 
   Да разве может быть хоть что-либо неодолимое для силы Божьей?!
   Петр постучал в ворота. 
   Бывшие в доме братья и сестры, конечно, напугались, решив, что вдруг нагрянула царская стража. Попросили служанку пока не открывать, а лишь узнать, кто, по какому делу пожаловал в столь ранний час.
   Служанка Рода так и поступила. Даже услыхав знакомый голос, не отворила сразу, но прибежала известить – все радуйтесь, апостол Петр вернулся!
   Но в эту новость поверить было очень трудно. Особенно, если позабыть на время о всемогущем Боге. Тогда, конечно, – невозможно бежать из крепости, нелепо ожидать милости Ирода… 
   “В своем ли ты уме?” – спросили у служанки.
    Но Рода упорно повторяла, что пришел апостол.
   “Может, это не он сам, – рассуждали некоторые, – Может, это его ангел-хранитель хочет что-то нам сказать”…
   Да у какого ангела хватило бы терпенья так долго колотить в ворота?
   Когда в конце концов их осторожно приоткрыли, то увидали настоящего уставшего Петра. И радостно все вскричали, сообразив наконец, что услышаны их молитвы. 
   Петр подал знак рукой, чтоб помолчали, не тревожили соседей, и кратко рассказал, как Господь вызволил его из темницы. И попросил сообщить это главе церкви Иакову – брату Иисуса Христа, и прочим братьям. 
   А затем, отдохнув недолго, простившись, покинул город Иерусалим. 
   Говорят, через некоторое время его видали в Риме. 
   На все, известно, воля Божья.
 
                                                                      ***
Когда на утро в крепости Антония хватились Петра, ужасный начался переполох.
Цепи и запоры на дверях целы, нерушимы. Подкопов нет и стражники клянутся, что не смыкали глаз. Так где же узник?! Ну, никаких разумных объяснений!
Царь Ирод был взбешен. Он лично допросил каждого из шестнадцати охранников. И только больше разъярился, наслушавшись невнятных, беспомощных оправданий.
Царская гордыня мешала ему хотя бы чуть поразмышлять о Божьей власти в этом мире.
Наскоро умыв руки, Ирод по римскому закону приговорил всех злополучных стражников к смерти. А сразу после казни отбыл в Кесарию. Но даже мирный путь по цветущей Саронской долине не успокоил гневливую душу. В ней будто бы шумел базар, где все кричат, не слушая друг друга. От этого ненастье в голове.
Теперь Ирода почему-то раздражали северные соседи – торговые города Тир и Сидон. 
И вот оттуда пришло посольство с просьбами о мире, потому что благополучие их зависело от Кесарии, распоряжавшейся поставками хлеба по морю и караванной дороге. Богатыми подарками послы склонили на свою сторону царского приближенного – постельника Власта, который и устроил встречу с Иродом.
   В назначенный день царь появился в переполненном театре на играх в честь римского императора. 
   Его великолепные сребротканые одежды блистали ослепительно под солнцем, струясь и вспыхивая лучами, изумляли всех.
   “К нам сходит бог! – восторженно кричали люди. – Будь милостив, владыко!”
    Он сел на трон, как властелин вселенной, и обратился к знатным господам с пустою речью ни о чем.
   “Ах, это голос бога! – восклицал народ, – Ты выше человеческой природы!”
    Ирод был доволен. Он и сам чувствовал себя богоподобным героем, достойным гимнов.
   Сиянье лести застило глаза, и жалкий человек не видел меч небесный, уже занесенный над ним. 
   Миг спустя ангел Господень поразил царя за богохульство, за бездумную гордыню. В разгар торжеств его скрутила жестокая болезнь. Казалось, изъедает нутро тьма-тьмущая прожорливых червей. 
   Стонущего Ирода понесли во дворец, и всю дорогу вестник смерти филин кружил над его головой. И вскоре он без покаяния в мучениях скончался.
   Царям, властителям, империям всегда приходит конец. Умирает их тщетная гордость.
   А Слово Божье вечно – растет и крепнет, слышится повсюду и, где звучит, там очищает души…
 
                                                                      3
 
Обращенный
   Легко жить в этом мире, когда уверен, –  правда на твоей стороне. 
   Но, увы, не так-то просто найти эту правду. И мудрейшие из мудрых не подскажут верный путь. Один Господь в силах… 
   Молодой человек по имени Савл, который во время казни диакона Стефана стерег одежду палачей, с тех пор многого, казалось бы, достиг. 
   Внук, сын и ученик фарисеев отдавал он все силы службе синедриону. Будто пес цепной, охранял закон и предания старцев. 
   Имея осведомителей и помощников из стражи, выслеживал не воров и разбойников, а учеников Иисуса Христа. Лишь потому, что думали они иначе, верили в Сына Божьего –  распятого и воскресшего Спасителя мира.  
   Савл, ничуть не сомневаясь, считал эту веру богохульным вздором, ересью, разрушающей закон Моисея. И никого не щадил – врывался в дома, волочил в темницы мужчин и женщин, обрекая на муки и смерть тех, чья жизнь наполнена любовью и смирением. Так яростно преследовал, что скоро добился в синедрионе почета и уважения. 
   Он слушал не Бога, а только ветхий закон. Был одержим законом, точно бесом. Когда в душе царят ожесточение и злоба, уютней нет обители для бесов.
   Синедрион уполномочил Савла навести поядок и в чужеземных городах. 
   Сам первосвященник выдал ему сопроводительное письмо к синагогам Дамаска, чтобы те помогли выявить и схватить последователей Иисуса. А уж Савл доставит их в оковах на истязания в Иерусалим.
   И вот, как только кончилась суббота, ранним утром через Дамаские ворота вышел в карательный поход небольшой отряд победоносного Савла. 
   Он впереди, за ним вооруженные чины синедриона. Их мулы резво, опережая солнце, поднялись на Елеонскую гору. 
   Отсюда в этот ясный час видны два моря. Как длинный золотой клинок, Средиземное отсекает запад. На востоке, будто оловянный щит, покоится Мертвое. А к северу от него среди мрачных серых скал протянулась зеленая долина разлома Гхор, где течет Иордан.   
   Как раз туда, вниз, вела дорога, и еще до полудня они углубились, словно в пещеру, в тень садов, окружавших селение Иерихон. Было время, когда вместо деревьев здесь поднималась неприступная стена. И только голоса семи юбилейных труб да рев воинов Иисуса Навина смогли разрушить ее.
   Тогда же город спалили дотла, и Савл хорошо знал, что издавна прокляты те, кто решился отстроить его заново. 
   Не останавливаясь, поспешили дальше. Вскоре повеяло прохладой, а деревья и кусты разрослись так буйно, едва оставив место самой дороге, будто захмелевшей от запаха цветов и стрекота цикад. Но все же вывела она к излучине Иордана, тихо несущего воды свои – то ли молочные, то ли белого меда – в Мертвое море.
   Именно тут, под Иерихоном, расступилась некогда река, пропуская сынов израильских в обещанную Господом землю  – обетованную. Как написано в книге великого воителя Иисуса Навина, вода встала стеною, а текущая к морю иссякла, доколе весь народ не перешел через Иордан.  
   Савл слез с мула и быстро скинул сандалии, потому что земля эта святая – стоять на ней возможно только босиком. “Я  охраню ее от богохульников”, – поклялся горделиво.
   Ах, так не терпелось изничтожить ересь! Стремясь в Дамаск, он не позволил даже короткого отдыха на берегу.   
   Глубокая долина Иорданская вела прямо на север, к Киннеретскому озеру.
   Уже выпала роса, а над рекой зашевелился прозрачный туман. 
   В низине вечер короток, и ночь своей пятой гигантской ступает без раздумий. Едва успели птицы проститься щебетом и пересвистом до утра.
 
                                                                     ***
   Люди Савла ставили шатры, и он умело помогал, поскольку с детства хорошо освоил
семейное ремесло скинотворца  – изготовителя полотняных, козьей шерсти, палаток.  
   Тогда они жили в большом торговом городе Тарс, что близ Средиземного моря, напротив острова Кипр.
   Савл прислушивался в ночи к голосу седого старика Иордана, тихо бормотавшего у корней плакучих ив, и вспоминал промелькнувшие годы. Как отец впервые читал ему закон Моисея. Как, глядя на горы Тавра, представлял он Синайскую вершину в облаке Славы Господней. Как бегал по берегу серебристого Кидна, ожидая с замиранием сердца, –  ну, вот-вот раздвинутся воды и откроют путь в землю предков. 
   Наконец, отправился он в Иерусалим, где прилежно учился в школе мудрого фарисея Гамалиила. 
   Да, Савл страстно желал посвятить себя служению Богу, или службе синедриону, что казалось равносильным. Все предания старцев, каждая буква закона стали для него путеводными звездами. Хотя при таком количестве немудрено и заплутать, однако он непреклонно шагал жесткой дорогой блюстителя веры.
   “Жизнь моя честна и путь мой верен”, – вздохнул, засыпая с легкой душой.
   Поздним вечером другого дня, ужасно утомив мулов, они достигли Киннеретского озера, где ненадолго расстались с Иорданом. Отсюда оставалось не менее пяти ночевок. Савл очень надеялся успеть в Дамаск до наступления субботы. Ведь грех немыслимый нарушать ее священный покой.
   Тибериаду миновали стороной. Этот новый город построен прямо на могилах предков. Он осквернен с рожденья. Недаром у подножья скал здесь бьет, как будто бы из ада, в семнадцать струй горячая вода.
   Дорога шла прекрасной Галилеей. С холма на холм, с пригорка на пригорок. Скользили тени облаков. И каждый миг мир выглядел иначе, как новое лицо в окне. Зато по правую руку озеро Киннеретское лежало такое умиротворенное, словно вчера познало истину. 
   А солнце, казалось, уже растопило горы на востоке, сделав их невесомыми, и парили они над берегом, точно золотой туман. 
   Каменная куропатка, кеклик, волоча крыло, долго бежала перед мулами. Едва не угодив под копыта, легко вспорхнула. И сразу, ниоткуда объявился длинноухий, длиннолапый, многоликий вечер. С запада потянулись толпы причудливых теней. Кактусы-богатыри сомкнули строй по сторонам дороги, и верстовые столбы схоронились стыдливо, как мальчики, писающие в кустах.
   “Дух и сердце себе укроти и заставь себя слушать”, – притекла строка из детства.
   Савл вспомнил, что его семья из этих мест. Из Галилеи отец перебрался в Тарс, где купил звание вольного римского гражданина, унаследованное Савлом.
   “Все блуждают, как овцы, совратился каждый на свою дорогу, – подумал он и вдруг живо представил крупное осиное гнездо, –  Да ведь отсюда большинство смутьянов! Главный из них говорил вроде бы, что позволительно по субботам делать добро. Хотелось бы узнать, можно ли есть яйца, снесенные в субботу?!”
  Они подъехали к Капернауму, расположились на постоялом дворе.
   Все в этом городе тревожило Савла. Будто бы каждый встречный знал какую-то тайну и хотел сказать нечто –  передать слова распятого Иисуса.
   То ли полная луна не давала уснуть, то ли знойный ветер с востока. Было беспокойно, как накануне важного свиданья, которое может перевернуть жизнь.
   Трепетали околоземные созвездия, сложенные огромными светляками. И вот среди них внезапно возник убитый Стефан, в кровопотеках и шишках. “Жестоковыйный, – сказал он мягко, по-родственному, –  Всегда противишься Духу Святому”. – И, покачав головой, растворился.
   Зато пришел старый товарищ Иосия, с которым вместе учились, и произнес, улыбаясь:
“Друг дорогой мой, теперь я апостол Варнава – сын утешения. Ничего не страшись. Вижу, что ты и велик и прекрасен. Скоро с тобой мы увидимся вновь”…
   Такая тяжелая выдалась ночь. Савл проснулся на рассвете, не понимая, сны ли видел или явь. Лишь вертелась в голове еще одна древняя языческая строчка: “И, в сердце своем поразмыслив, в трепет душою пришел, познав, что беседовал с богом”…
 
                                                                        ***
   Отдохнувшие мулы бежали резво. Через пару часов путники вновь поклонились Иордану при впадении его в озеро Киннеретское. 
   Да ведь, по сути, это озеро не что иное, как разлившийся безмерно в Галилее священный Иордан. 
   И так уж, видно, хотелось ему побыстрей расшириться, что всюду на поверхности нетерпеливо крутились, вспыхивая под солнцем, небольшие воронки.
   Разбежавшись с Ливанского нагорья, река и по равнине скакала норовисто. Тут нечего и думать о переправе. Но выше по течению, не доходя болот и топей, есть удобный брод.
   Долину постепенно стеснили скалы, от которых веяло сухим зноем. Дикие, корявые оливы, точно окаменели, и мелкие плоды падали со стуком, как речная галька.
   С усмешкой Савл припомнил слухи, будто бы где-то в этих краях Иисус из Назарета напитал пять тысяч человек двумя рыбами. Увы, галилейская темнота куда темнее тьмы египетской!
   Иордан бежал навстречу, как само время. И хотя до того места, где большой караванный путь пересекает реку, всего-то три часа, добрались они лишь к вечеру.
   Впрочем, Савла это не удивило. “Известно, – думал он, – Небесная премудрость выше знания земного”…
   За Иорданом дорога шла вдоль восточных склонов горы изгнания – Ермон. Его снежная вершина давно виднелась, еще от Тибериады, но теперь вытянулась, подобно мертвецу, запеленатому в белый саван,  зависла почти над головой, как тяжелое облако. 
  Вскоре остановились лагерем на дне глубокого ущелья под одинокой старой смоквой. Скалы уступами поднимались к небу. Казалось, это лестницы для восхождения великанов. Спутники Савла, сидя у костра, вполголоса рассказывали – мол, задолго до Великого потопа здесь двести ангелов клялись друг другу в верности; совсем тут нет дождей, а по ночам нечистые духи вьются там и сям, подобно прядям ветхой шерсти, подчас взлетая, словно пена, сорванная крепким ветром с морской волны.
   Но Савл не слушал. Прислонившись к черному стволу смоковницы, размышлял о своем.  
   Неужели верность закону ничто в сравнении с верой в Иисуса? Возможно ли, что галилейский плотник, распятый на кресте, и в самом деле Спаситель мира? Да не может быть такого! Отогнал он всякие сомнения… 
   И вдруг заметил краем глаза, как в расщелинах гор извивается, пресмыкаясь и шурша, нечто –  вроде бы огромные змеи. А шкуры их от хвоста к голове покрыты письменами и каждая буква так прекрасна, но в целом никакого смысла.
   “Господи! Рассуди меня! – взмолился Савл, –  Ходил я в непорочности, уповая на Тебя! Не погуби души моей с грешниками и жизни моей с кровожадными! Избавь и помилуй! Моя нога стоит ли на прямом пути?!”
   Беспокойно ему было и тягостно – томилась душа во мраке. Он разгреб угли костра. Рассыпавшись, исчезли змеи. 
 
   Вверху на горных склонах робкий предрассветный ветер едва качнул кудрявые кусты. И крона смоквы встрепенулась, пробуждаясь. Светлело небо, звезды отдалялись.
   Ах, недостойно сомневаться и обращаться вспять, когда впереди великие дела. Савл разбудил своих людей. 
   Через какое-то время, оставив за спиной немую горную пустыню, отряд выбрался на равнину, покрытую вековыми оливами, шелковицами, миртом и розовыми кустами тамариска. Словно бы нырнули в душистый омут – так окутал влажный дух цветов и пряных трав. 
   Они нещадно погоняли мулов, поскольку Савл намеревался быть в Дамаске до восхода первых субботних звезд.
                   
                                                                      ***
   Впереди в зеленой долине уже приоткрылся жемчужный глаз востока – древнейший город Дамаск. 
   До него, пожалуй, не более часа скорой езды. Уже сегодня, если постараться, можно схватить некоторых вероотступников. 
   Около полудня остановились напоить мулов близ какого-то маленького селения под зыбкими тенями финиковых пальм и орешника.
   Тишайший покой вокруг. В это время все по домам спасаются от палящего солнца.  
   Сверкала, слепя белизной, вершина Ермона. Орел, распластав крылья, замер меж землей и небом, словно позабыл, куда летел. Бесшумно порхали бабочки. Один ручей в шаг шириной журчал, что было сил, тщетно желая казаться бурным потоком.
   Но вот все дрогнуло, переменилось. 
   Внезапно нестерпимое блистанье помрачило солнце, как вспышка молнии, как взмах сияющих гигантских крыльев, заставив путников упасть на землю. 
   И сразу, будто бы усилившись стократно, журчание ручья переросло в громоподобные слова: “Савл, Савл! Что ты гонишь Меня?!”
   “Кто ты, Господи?” – сказал он или только подумал, различая в небесном свете ярчайший Облик Славы Божьей.
   “Я Иисус, Которого ты гонишь, – понял он ответ, –  Трудно тебе идти против рожна”…
   И ясно ощутил Савл, насколько прочно и давно, мешая жить, сидел в нем этот острый кол мучительных сомнений.
  “Господи! – воскликнул, чувствуя, как трепещет душа, оживая, восставая из праха, – Что повелишь мне делать?”
    “Встань и иди в город! И сказано будет тебе, что надобно делать!” – словно донеслись последние раскаты грома.
   Преображенный Светом, очищенный Словом, Савл, точно новорожденный сын Божий, лежал в объятиях земли.
    Люди его уже поднялись, однако стояли оцепеневшие, растерянно прислушиваясь, оглядываясь, не понимая, что же тут случилось, –  то ли короткая сухая гроза, то ли яростный смерч или удар подземный? Явление и голос были не для них. 
   Они окликнули Савла, опасаясь, не умер ли начальник. Он встал с открытыми глазами, не видя ничего вокруг. 
   “Ослеп, – шептались спутники в недоумении, вздыхая и качая головами, – Ах, по какой такой причине кара Божья настигла праведный меч, карающий отступников?” 
    Но Савла слепота ничуть не огорчила. 
    Теперь он видел то, чего не мог увидеть прежде. Господь освободил раба закона от беса нетерпимости и злобы. Изгнав тьму, наполнил душу светом истины – верой в Иисуса Христа.
   Когда его сажали на мула, Савл улыбался, пугая помощников безмятежным видом. С детских лет не знал он такого душевного покоя. Незряче глядя пред собой, радовался, что созерцает духовными очами милосердный мир, который сотворил Спаситель. 
   Распахнулись для него ворота Царства Небесного, где среди прекрасных садов ожидали братья и сестры, верующие в Иисуса. 
   Уже в городской толчее многих удивляло его просветленное лицо, и думали они:”Вот человек входит в суетный и хлопотливый Дамаск, как в рай земной. Настрадался, верно, от одиночества”…
   Да ведь и правда, – все одиноки в этом мире без любви, без Сына Божьего в душе.
 
                                                                         ***
Средь тесноты и шума по узким и кривым мощеным улицам вышли они на большую Прямую, пересекающую город с запада на восток. Здесь стоял дом известного фарисея Иуды, где и разместили до поры беспомощного Савла.
Его люди не знали, как быть, что делать. Надо бы, пожалуй, возвращаться в Иерусалим. Какая уж тут борьба со смутьянами, когда начальник слеп и, кажется, свихнулся.
Да, явно тронулся умом от пережитого в пути. Вдруг пожелал остаться в Дамаске. Не ест, не пьет. И сутки напролет стоит на коленях в саду под гранатовыми деревьями.   Вроде с кем-то беседует – то прислушается, то сам беззвучно шевелит губами.
   Три дня, три ночи Савл каялся во всем, что делал против Иисуса. Ведь не так страшно очутиться в пропасти зла. Куда ужасней оставаться там, не пытаясь выбраться. 
   “Господи, ходил я днем во тьме и в полдень ощупью, как ночью! – молился он, –. Теперь я Твой! Спаси через Сына Божьего! Сделай меньшим братом тех, кого хотел я уничтожить”…
   И вот почувствовал Савл, как Господь возносит дух его через два неба – облачное и звездное – к третьему,  высшему, где великий престол Божий. И открылось ему все, что ожидает впереди. 
   Будто бы с высочайшей горы видел он многие города и страны по берегам Средиземного моря, куда принесет благую весть о Царстве Небесном, чтобы покаялись народы и, уверовав в Иисуса Христа, ступили на путь спасения. 
   И дано ему сотворять знамения и чудеса во славу Господа, и крестить, возлагая руки, и заботиться ежедневно обо всех церквах. 
   С радостью, но и в страданиях совершится это служение. Ожидают угрозы и бедствия – на реках, в морях и пустынях. Не избегнет покушений от лихих разбойников на дорогах, от злоумышленников в городах. Узнает, каково быть презираемому и немощному, бичуемому и побиваемому камнями, заточенному в темницу и обезглавленному мечом…
   “Но не бойся, – сказал Спаситель, – Ты сын Мой. Я ныне родил тебя и буду с тобой в испытаниях, среди всех искушений. Я призвал тебя и дал власть апостола. Проповедуй веру, которую разрушал. Не уклоняйся от пути, возвещай волю Мою и услышишь в раю слова неизреченные, и увидишь такое, что невозможно пересказать”…
   Савл сидел под цветущим гранатовым деревом, размышляя, способен ли в слепоте своей выдержать столь тяжкое призванье.
   “Сила Моя и в слабости совершается”, – утешил Господь.
   “Возведу храм Вразумителю моему!” – подумал было Савл, однако сразу понял, что не в рукотворных храмах живет Бог, создавший вселенную. Он рядом с каждым, кто ищет Его.
   На ветке пел скворец, и розовые лепестки осыпались – долго кружась, опускались в траву. Настолько ясно Савл представил это, что открыл ослепленные глаза. 
   И сразу все растворилось во мраке.
   А в мирном вещем сне увидел Савл, будто пришел к нему один из новых его братьев, возложил руки на голову, и глаза прозрели.
 
                                                               ***
   Той же ночью в Дамаске некий набожный и смышленый человек услыхал, как зовет его голос свыше:“Анания!”
   Другой бы, может, и не понял, в чем дело, а этот отвечал не мешкая: “Вот я, Господи!”
   ”Встань и пойди на улицу Прямую, и спроси в Иудином доме Савла, который теперь неустанно молится и уже сподобился узнать, что ты исцелишь его”. 
   “Да как же так!? – удивился Анания, – Наслышан я, сколько зла верующим в Тебя причинил он в Иерусалиме. И здесь имеет власть вязать всех, кто призывает имя Твое”...
    Но Господь успокоил:“Иди, не сомневаясь, потому что он – Мой избранный сосуд. Будет возвещать имя Мое перед народами и царями. Много страданий примет за Меня”…
   Тогда Анания поспешил в указанный дом. И провели его в сад, где под гранатовым деревом на каменной скамейке сидел изнеможенный слепой. 
   “Брат Савл! – приветствовал Анания, – Господь Иисус послал меня”, – и возложил руки, передавая милость Божью.
    Тотчас словно бы чешуя отпала с глаз, и Савл прозрел от благодати сошедшего Святого Духа. 
   Увидел небо, птиц, деревья с уже созревшими плодами и доброго целителя. Обнял его, как старого друга. И думать было странно, что еще совсем недавно он мог бы обречь на муки этого милосердного человека.
   “Поспеши,  – сказал Анания, –  Омой грехи твои”.
    И вот за городской стеной в реке Барада крестился Савл именем Иисуса Христа.   
    Рожденный заново назвался Павлом.
   “Пусть знают те, кто прежде меня страшился, – я новое творенье!”, – так он решил и без промедленья начал проповедовать об Иисусе, говоря, что Он есть Сын Божий.
    И в синагогах изумлялись:“Неужто тот самый знаменитый Савл, жестоко гнавших всех, кто поминал это имя, настолько изменился? Да что же с ним случилось?”
    Конечно, мудрено узнать человека, душа которого вместо ненависти наполнилась состраданием.
    Теперь он жил не буквой закона, а любовью. Как вдохновенный целитель, открывал глаза людям, чтобы прозрели и обратились от тьмы к свету, от сатаны к Богу, достигнув истинной любви.
    Немного позже апостол Павел записал послание Духа Святого всем детям Божьим:
   “Если я имею дар пророчества, и знаю все тайны, и имею всякое познание, и всю веру, так что могу и горы переставлять, а не имею любви, - то я ничто. 
   И если я раздам все имение мое и отдам тело мое на сожжение, а любви не имею, нет мне в том никакой пользы. 
   Любовь долготерпит, милосердствует. Любовь не завидует. 
   Любовь не превозносится – не гордится, не бесчинствует, не раздражается, не мыслит зла, не радуется неправде. 
   Любовь сорадуется истине – все покрывает, всему верит, всего надеется, все переносит.  
   Хотя и пророчества прекратятся, и языки умолкнут, и знание упразднится, но любовь никогда не перестает.
   И пребудут вечно  –  вера, надежда, любовь. 
   Но любовь из них больше”. 
 
 
  КНИГИ - ЖИВОПИСЬ - ГРАФИКА
  Первое слово
  Белый воробей
  Ночная радуга
  Дом в снегу
  Корабельные пути
  Заоблачные истории
  Рыжий ослик, или Превращения
  Пять живописцев
  Мексиканский для начинающих
  Московское наречие
  Путь самурая, или Человек-волна
  У меня в груди Анюта
  Шухлик, Путешествие к пупку Земли
  Дюжина из джунглей
  Эле-Фантик
  Веретено
  Пять зверских капель
  Солдатские сказки
  Эци Кеци
  Божий узел
  Посланники
  Летопись вечной мерзлоты
  Bыставка
  Учитель
  Художники
  Гостиная
  Посетители
  ORO-DE-FE

"ORO-DE-FE" - "ЗОЛОТАЯ ВЕРА". Прекрасно обладать ею в умеренном количестве, не близясь к фанатизму.
  "ЩИ!" - ТАКОВО БЫЛО ПЕРВОЕ СЛОВО...
Мои книги и картины за прошедшие пятьдесят лет...
  ВТОРОЕ ТЫСЯЧЕЛЕТИЕ
ОТ "ЩЕЙ" ДО
"ГНЕЗДА ВРЕМЕНИ"
И "СЕРЕБРЯНОГО ТРЕУГОЛЬНИКА"...

СЛОВОМ, ВСЕ, ЧТО УЛОЖИЛОСЬ
В СОРОК ВОСЕМЬ ЛЕТ МИНУВШЕГО ВЕКА.
  НАЧАЛО ТРЕТЬЕГО
"ПРЫЖОК НАЗАД",

"МОСКОВСКОЕ НАРЕЧИЕ" ,

"ЧЕЛОВЕК-ВОЛНА",

"ДЮЖИНА ИЗ ДЖУНГЛЕЙ",

"НА ВЗМАХ КРЫЛА",

"СОЛДАТСКИЕ СКАЗКИ"

"ШИШКИН",

"КУСТОДИЕВ",

"БОЖИЙ УЗЕЛ",

"ЭЛЕ-ФАНТИК",

"ДЕД МОРОЗОВ",

"ПЕРЕЛЕТНАЯ СНЕГУРОЧКА",

"ГУСИК",

"У МЕНЯ В ГРУДИ АНЮТА" ,

"ВРУБЕЛЬ",

"ЭЦИ КЕЦИ",

"ВЕРЕТЕНО"

"БОЖИЙ УЗЕЛ",

"ПОСЛАННИКИ" -

И, НАДЕЮСЬ, ДАЛЕЕ...
  КНИЖНЫЕ ИСТОРИИ
ВСЕ КНИГИ, ОБЩИЙ ТИРАЖ КОТОРЫХ ПРИМЕРНО 1 МИЛЛИОН 150 ТЫСЯЧ
ЭКЗЕМПЛЯРОВ.

КАК ПИСАЛИСЬ,
РЕДАКТИРОВАЛИСЬ,
ОФОРМЛЯЛИСЬ,
ИЗДАВАЛИСЬ...

А ТАКЖЕ - ПРОЗА ДЛЯ ЧТЕНИЯ -
ИЗДАННАЯ И ПОКУДА НЕТ...
  НЕБОЛЬШАЯ ВЫСТАВКА
АВТОРСКАЯ ЖИВОПИСЬ,
ГРАФИКА,
КНИЖНЫЕ ИЛЛЮСТРАЦИИ,
ХУДОЖНИКИ
Сегодня .... 27 посетителей
.........А Л Е К С А Н Д Р .........Д О Р О Ф Е Е В Этот сайт был создан бесплатно с помощью homepage-konstruktor.ru. Хотите тоже свой сайт?
Зарегистрироваться бесплатно